— Странный, не правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался старой девой, сестрой
учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова взял в ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.
Неточные совпадения
У него была привычка беседовать с самим собою вслух. Нередко, рассказывая
историю, он задумывался на минуту, на две, а помолчав, начинал говорить очень тихо и непонятно. В такие минуты Дронов толкал Клима ногою и, подмигивая на
учителя левым глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой; губы Дронова были рыбьи, тупые, жесткие, как хрящи. После урока Клим спрашивал...
"Несмотря на добродушие Менелая, — говорил
учитель истории, — никогда спартанцы не были столь счастливы, как во время осады Трои; ибо хотя многие бумаги оставались неподписанными, но зато многие же спины пребыли невыстеганными, и второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"
Вязмитинов был сын писца из губернского правления; воспитывался в училище детей канцелярских служителей, потом в числе двух лучших учеников был определен в четвертый класс гимназии, оттуда в университет и, наконец, попал на место
учителя истории и географии при знакомом нам трехклассном уездном училище.
Было уже двадцать минут третьего, а
учителя истории не было еще ни слышно, ни видно даже на улице, по которой он должен был прийти и на которую я смотрел с сильным желанием никогда не видать его.
Неточные совпадения
И с тем неуменьем, с тою нескладностью разговора, которые так знал Константин, он, опять оглядывая всех, стал рассказывать брату
историю Крицкого: как его выгнали из университета зa то, что он завел общество вспоможения бедным студентам и воскресные школы, и как потом он поступил в народную школу
учителем, и как его оттуда также выгнали, и как потом судили за что-то.
Учился он хорошо, и шла даже молва, что он и из арифметики, и из всемирной
истории собьет самого
учителя Дарданелова.
Это входило у меня в привычку. Когда же после Тургенева и других русских писателей я прочел Диккенса и «
Историю одного города» Щедрина, — мне показалось, что юмористическая манера должна как раз охватить и внешние явления окружающей жизни, и их внутренний характер. Чиновников,
учителей, Степана Яковлевича, Дидонуса я стал переживать то в диккенсовских, то в щедринских персонажах.
Я чувствовал себя, как в лесу, и, когда на первом уроке молодой
учитель естественной
истории назвал вдруг мою фамилию, я замер. Сердце у меня забилось, и я беспомощно оглянулся. Сидевший рядом товарищ толкнул меня локтем и сказал: «Иди, иди к кафедре». И тотчас же громко прибавил:
Законоучитель [Законоучитель —
учитель по предмету «Закон Божий».], красивый и молодой, пышноволосый поп, невзлюбил меня за то, что у меня не было «Священной
истории Ветхого и Нового Завета», и за то, что я передразнивал его манеру говорить.