Неточные совпадения
Ночами, в постели, перед
тем как заснуть, вспоминая все, что слышал за день, он отсевал непонятное и неяркое, как шелуху, бережно сохраняя в
памяти наиболее крупные зерна разных мудростей, чтоб, при случае, воспользоваться ими и еще раз подкрепить репутацию юноши вдумчивого.
Говорила она
то же, что и вчера, — о тайне жизни и смерти, только другими словами, более спокойно, прислушиваясь к чему-то и как бы ожидая возражений. Тихие слова ее укладывались в
память Клима легким слоем, как пылинки на лакированную плоскость.
То, что, исходя от других людей, совпадало с его основным настроением и легко усваивалось
памятью его, казалось ему более надежным, чем эти бродячие, вдруг вспыхивающие мысли, в них было нечто опасное, они как бы грозили оторвать и увлечь в сторону от запаса уже прочно усвоенных мнений.
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать
то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его
памяти звучали слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
Глубже и крепче всего врезался в
память образ дьякона. Самгин чувствовал себя оклеенным его речами, как смолой. Вот дьякон, стоя среди комнаты с гитарой в руках, говорит о Лютове, когда Лютов, вдруг свалившись на диван, — уснул, так отчаянно разинув рот, как будто он кричал беззвучным и
тем более страшным криком...
Рассказывая Спивак о выставке, о ярмарке, Клим Самгин почувствовал, что умиление, испытанное им, осталось только в
памяти, но как чувство — исчезло. Он понимал, что говорит неинтересно. Его стесняло желание найти свою линию между неумеренными славословиями одних газет и ворчливым скептицизмом других, а кроме
того, он боялся попасть в тон грубоватых и глумливых статеек Инокова.
Даже для Федосовой он с трудом находил
те большие слова, которыми надеялся рассказать о ней, а когда произносил эти слова, слышал, что они звучат сухо, тускло. Но все-таки выходило как-то так, что наиболее сильное впечатление на выставке всероссийского труда вызвала у него кривобокая старушка. Ему было неловко вспомнить о надеждах, связанных с молодым человеком, который оставил в
памяти его только виноватую улыбку.
Он вышел в большую комнату, место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней из угла в угол, думая о
том, как легко исчезает из
памяти все, кроме
того, что тревожит. Где-то живет отец, о котором он никогда не вспоминает, так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
И мешал грузчик в красной рубахе; он жил в
памяти неприятным пятном и, как бы сопровождая Самгина, вдруг воплощался
то в одного из матросов парохода,
то в приказчика на пристани пыльной Самары, в пассажира третьего класса, который, сидя на корме, ел орехи, необыкновенным приемом раскалывая их: положит орех на коренные зубы, ударит ладонью снизу по челюсти, и — орех расколот.
В день объявления войны Японии Самгин был в Петербурге, сидел в ресторане на Невском, удивленно и чуть-чуть злорадно воскрешая в
памяти встречу с Лидией. Час
тому назад он столкнулся с нею лицом к лицу, она выскочила из двери аптеки прямо на него.
Самгин прошел мимо его молча. Он шагал, как во сне, почти без сознания, чувствуя только одно: он никогда не забудет
того, что видел, а жить с этим в
памяти — невозможно. Невозможно.
Самгин забыл о
том, что Гапон — вождь, но этот шепот тотчас воскресил в
памяти десятки трупов, окровавленных людей, ревущего кочегара.
«Жажда развлечений, привыкли к событиям», — определил Самгин. Говорили негромко и ничего не оставляя в
памяти Самгина; говорили больше о
том, что дорожает мясо, масло и прекратился подвоз дров. Казалось, что весь город выжидающе притих. Людей обдувал не сильный, но неприятно сыроватый ветер, в небе являлись голубые пятна, напоминая глаза, полуприкрытые мохнатыми ресницами. В общем было как-то слепо и скучно.
Вместе с пьяным ревом поручика в
памяти звучали слова о старинной, милой красоте, о ракушках и водорослях на киле судна, о
том, что революция кончена.
Он видел, как в прозрачном облаке дыма и снега кувыркалась фуражка; она первая упала на землю, а за нею падали, обгоняя одна другую, щепки, серые и красные тряпки; две из них взлетели особенно высоко и, легкие, падали страшно медленно, точно для
того, чтоб навсегда остаться в
памяти.
И вдруг он почувствовал: есть нечто утешительное в
том, что
память укладывает все эти факты в ничтожную единицу времени, — утешительное и даже как будто ироническое.
Тут Самгин пожаловался: жизнь слишком обильна эпизодами, вроде рассказа Таисьи о
том, как ее истязали; каждый из них вторгается в душу, в
память, возбуждает…
Все, что он слышал, было совершенно незначительно в сравнении с
тем, что он видел. Цену слов он знал и не мог ценить ее слова выше других, но в
памяти его глубоко отчеканилось ее жутковатое лицо и горячий, страстный блеск золотистых глаз.
Затем
память услужливо подсказывала «
Тьму» Байрона, «Озимандию» Шелли, стихи Эдгара По, Мюссе, Бодлера, «Пламенный круг» Сологуба и многое другое этого тона — все это было когда-то прочитано и уцелело в
памяти для
того, чтоб изредка прозвучать.
Он заставил
память найти автора этой цитаты, а пока она рылась в прочитанных книгах, поезд ворвался в туннель и, оглушая грохотом, покатился как будто под гору в пропасть, в непроницаемую
тьму.
В
том углу
памяти, где слежались думы о Марине, стало еще темнее, но как будто легче.
«Я глупо делаю, не записывая такие встречи и беседы. Записать — значит оттолкнуть, забыть; во всяком случае — оформить,
то есть ограничить впечатление. Моя
память чрезмерно перегружена социальным хламом».
— Утомил я вас рассказами. Бывают такие капризы
памяти, — продолжал он, разливая вино по стаканам. — Иногда вспоминают, вероятно, для
того, чтоб скорее забыть. Разгрузить
память.
— К
тому же: не думайте, что департамент полиции способен что-нибудь забыть, нет, это почтенное учреждение обладает свойством вечной
памяти.
Но, несмотря на
то, что он так ненормально, нездорово растолстел, Самгин, присматриваясь к нему, не мог узнать в нем
того полусонного, медлительного человека, каким Томилин жил в его
памяти.
Неточные совпадения
— Слушай! — сказал он, слегка поправив Федькину челюсть, — так как ты
память любезнейшей моей родительницы обесславил,
то ты же впредь каждый день должен сию драгоценную мне
память в стихах прославлять и стихи
те ко мне приносить!
"Кроме
той, — иронически прибавляет летописец, — которая была пролита у околицы Навозной слободы и в
память которой доднесь празднуется торжество, именуемое свистопляскою…"
Когда же совсем нечего было делать,
то есть не предстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (в жизни самых расторопных администраторов встречаются такие тяжкие минуты),
то он или издавал законы, или маршировал по кабинету, наблюдая за игрой сапожного носка, или возобновлял в своей
памяти военные сигналы.
Одно, что я могу сказать против, это
то, что, потеряв Marie, я говорил себе, что останусь верен ее
памяти.
― Ах, как же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне для воспитания детей даже нужно много освежить в
памяти и просто выучиться. Потому что мало
того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель, как в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это так трудно… Ну вот объясните мне. Здесь он говорит…