Неточные совпадения
— «…Иуда, удавивший в духе своем все святое, нравственно чистое и нравственно благородное, повесивший себя, как самоубийца лютый, на
сухой ветке возгордившегося ума и развращенного таланта, нравственно сгнивший до
мозга костей и своим возмутительным нравственно-религиозным злосмрадием заражающий всю жизненную атмосферу нашего интеллигентного общества!
Каким-то куском
мозга Клим Иванович понимал комическую парадоксальность таких мыслей, но не мешал им, и они тлели в нем, как тлеет трут или
сухие гнилушки, вызывая в памяти картины ограбления хлебного магазина, подъем колокола и множество подобных, вплоть до бородатых, зубастых на станции Новгород, вплоть до этой вот возни сотен солдат среди древесных, наскоро срубленных пней и затоптанного валежника.
Ее муж продолжал свою беспутную жизнь, предаваясь все более и более тем чувственным излишествам, которые
сушат мозг и ослабляют тело, но от которых, как от привычки отравлять свой организм ядами, нет сил отстать, а надо только все увеличивать и увеличивать дозы, до окончательного разрушения организма — смерти.
Неточные совпадения
«Аще разделится дом на ся — погибнуть дому сему», — вот те роковые слова, которые жгли ее возбужденный
мозг, как ударившая в
сухое дерево молния.
Но стрелять не смел: в приговоренных к казни, если не было настоящего бунта, никогда не стреляли. А Цыганок скрипел зубами, бранился и плевал — его человеческий
мозг, поставленный на чудовищно острую грань между жизнью и смертью, распадался на части, как комок
сухой и выветрившейся глины.
На обходе я шел стремительной поступью, за мною мело фельдшера, фельдшерицу и двух сиделок. Останавливаясь у постели, на которой, тая в жару и жалобно дыша, болел человек, я выжимал из своего
мозга все, что в нем было. Пальцы мои шарили по
сухой, пылающей коже, я смотрел в зрачки, постукивал по ребрам, слушал, как таинственно бьет в глубине сердце, и нес в себе одну мысль: как его спасти? И этого — спасти. И этого! Всех!
К тому же ехать к графу — значило еще раз окунуться в жизнь, которую мой Поликарп величал «свинюшником» и которая два года тому назад, во всё время до отъезда графа в Петербург, расшатывала мое крепкое здоровье и
сушила мой
мозг.
Его слушали более чем охотно, с наслаждением, но, к сожалению, этот
сухой человек не умел популяризировать и не считал нужным подтасовываться под чужие
мозги.