Неточные совпадения
Через несколько дней этот роман
стал известен
в городе, гимназисты спрашивали Клима...
Сбивая щелчками ногтя строй окурков со стола на пол, он
стал подробно расспрашивать Клима о том, как живут
в его
городе, но скоро заявил, почесывая подбородок сквозь бороду и морщась...
Самгин
стал слушать сбивчивую, неясную речь Макарова менее внимательно.
Город становился ярче, пышнее; колокольня Ивана Великого поднималась
в небо, как палец, украшенный розоватым ногтем.
В воздухе плавал мягкий гул, разноголосо пели колокола церквей, благовестя к вечерней службе. Клим вынул часы, посмотрел на них.
С той поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей
города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго работал
в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции за
статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила
в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора
в ряды людей неблагонадежных.
Покуривая, улыбаясь серыми глазами, Кутузов
стал рассказывать о глупости и хитрости рыб с тем воодушевлением и знанием, с каким историк Козлов повествовал о нравах и обычаях жителей
города. Клим, слушая, путался
в неясных, но не враждебных мыслях об этом человеке, а о себе самом думал с досадой, находя, что он себя вел не так, как следовало бы, все время точно качался на качели.
Но она не обратила внимания на эти слова. Опьяняемая непрерывностью движения, обилием и разнообразием людей, криками, треском колес по булыжнику мостовой, грохотом железа, скрипом дерева, она сама говорила фразы, не совсем обыкновенные
в ее устах. Нашла, что
город только красивая обложка книги, содержание которой — ярмарка, и что жизнь
становится величественной, когда видишь, как работают тысячи людей.
Поцеловав его
в лоб, она исчезла, и, хотя это вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь; на пол легла мутная полоса света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись;
в комнате
стало тесней, теплей. За окном влажно вздыхал ветер, падал густой снег,
город был не слышен, точно глубокой ночью.
Поехали.
Стало холоднее. Ветер с Невы гнал поземок,
в сером воздухе птичьим пухом кружились снежинки. Людей
в город шло немного, и шли они не спеша, нерешительно.
— Чего буяните? — говорил он. — Зря все! Видите: красных лентов нету,
стало быть, не забастовщик, ну? И женщина провожает… подходящая, из купчих, видно. Господин — тоже купец, я его знаю, пером торгует
в Китай-городе, фамилие забыл. Ну? Служащего, видать, хоронют…
Но, несмотря на голоса из темноты, огромный
город все-таки вызывал впечатление пустого, онемевшего. Окна ослепли, ворота закрыты, заперты, переулки
стали более узкими и запутанными. Чутко настроенный слух ловил далекие щелчки выстрелов, хотя Самгин понимал, что они звучат только
в памяти. Брякнула щеколда калитки. Самгин приостановился. Впереди его знакомый голос сказал...
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера летать над
городом. Самгин смотрел на них
в окно и чувствовал, что его усталость растет,
становится тяжелей, погружает
в состояние невменяемости. Он уже наблюдал не так внимательно, и все, что люди делали, говорили, отражалось
в нем, как на поверхности зеркала.
Стало холодно, — вздрогнув, он закрыл форточку. Космологическая картина исчезла, а Клим Самгин остался, и было совершенно ясно, что и это тоже какой-то нереальный человек, очень неприятный и даже как бы совершенно чужой тому, кто думал о нем,
в незнакомом деревянном
городе, под унылый, испуганный вой собак.
— Слушай-ко, что я тебе скажу, — заговорила Марина, гремя ключами,
становясь против его. И, каждым словом удивляя его, она деловито предложила: не хочет ли он обосноваться здесь,
в этом
городе? Она уверена, что ему безразлично, где жить…
В то же время, наблюдая жизнь
города, он убеждался, что процесс «успокоения», как туман, поднимается снизу, от земли, и что туман этот
становится все гуще, плотнее.
Дома его ждала телеграмма из Антверпена. «Париж не вернусь еду Петербург Зотова». Он изорвал бумагу на мелкие куски, положил их
в пепельницу, поджег и, размешивая карандашом, дождался, когда бумага превратилась
в пепел. После этого ему
стало так скучно, как будто вдруг исчезла цель, ради которой он жил
в этом огромном
городе.
В сущности —
город неприятный, избалован богатыми иностранцами, живет напоказ и обязывает к этому всех своих людей.
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел на берег Сены. Над нею шум
города стал гуще, а река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум
в темную щель, прорванную ею
в нагромождении каменных домов. На черной воде дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых огней
в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее стоял человек, щупая воду длинным шестом, с реки кто-то невидимый глухо говорил ему...
— Ну, и не говорите, — посоветовал Тагильский. При огне лицо его
стало как будто благообразнее: похудело, опали щеки, шире открылись глаза и как-то добродушно заершились усы. Если б он был выше ростом и не так толст, он был бы похож на офицера какого-нибудь запасного батальона, размещенного
в глухом уездном
городе.
Неточные совпадения
А
стало бы, и очень бы
стало на прогоны; нет, вишь ты, нужно
в каждом
городе показать себя!
На площадь на торговую // Пришел Ермило (
в городе // Тот день базарный был), //
Стал на воз, видим: крестится,
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и
стал ходить по
городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели
в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б,
в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»
Минуты этой задумчивости были самыми тяжелыми для глуповцев. Как оцепенелые застывали они перед ним, не будучи
в силах оторвать глаза от его светлого, как
сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась
в этом взоре, и тайна эта тяжелым, почти свинцовым пологом нависла над целым
городом.
В 1798 году уже собраны были скоровоспалительные материалы для сожжения всего
города, как вдруг Бородавкина не
стало…"Всех расточил он, — говорит по этому случаю летописец, — так, что даже попов для напутствия его не оказалось.