Неточные совпадения
Самое значительное и очень неприятное
рассказал Климу о народе отец. В сумерках осеннего вечера он, полураздетый и мягонький, как цыпленок, уютно лежал
на диване, — он умел лежать удивительно уютно. Клим, положа голову
на шерстяную грудь его, гладил ладонью лайковые щеки отца, тугие, как новый резиновый мяч. Отец спросил: что сегодня говорила бабушка
на уроке закона божия?
У него была привычка беседовать с самим собою вслух. Нередко,
рассказывая историю, он задумывался
на минуту,
на две, а помолчав, начинал говорить очень тихо и непонятно. В такие минуты Дронов толкал Клима ногою и, подмигивая
на учителя левым глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой; губы Дронова были рыбьи, тупые, жесткие, как хрящи. После
урока Клим спрашивал...
— Тебе пора
на урок, к Томилину. Ты, конечно, не станешь
рассказывать ему об этих глупостях.
— Почему так рано? — спросила она. Клим
рассказал о Дронове и добавил: — Я не пошел
на урок, там, наверное, волнуются. Иван учился отлично, многим помогал, у него немало друзей.
27-го. Я ужасно встревожен. С гадостным Варнавой Препотенским справы нет.
Рассказывал на уроке, что Иона-пророк не мог быть во чреве китове, потому что у огромного зверя кита все-таки весьма узкая глотка Решительно не могу этого снесть, но пожаловаться на него директору боюсь, дабы еще и оттуда не ограничилось все одним легоньким ему замечанием.
— Всякий вздор мелют, — говорил Передонов. — Говорят, будто бы я гимназистам гадости рассказываю. А это вздор. Конечно, иногда
расскажешь на уроке что-нибудь смешное, чтоб оживить. У вас у самого сын — гимназист. Ведь он вам ничего такого про меня не рассказывал?
Неточные совпадения
Сережа
рассказал хорошо самые события, но, когда надо было отвечать
на вопросы о том, что прообразовали некоторые события, он ничего не знал, несмотря
на то, что был уже наказан за этот
урок.
— Нет, мой друг, это возбудит подозрения. Ведь я бываю у вас только для
уроков. Мы сделаем вот что. Я пришлю по городской почте письмо к Марье Алексевне, что не могу быть
на уроке во вторник и переношу его
на среду. Если будет написано:
на среду утро — значит, дело состоялось;
на среду вечер — неудача. Но почти несомненно «
на утро». Марья Алексевна это
расскажет и Феде, и вам, и Павлу Константинычу.
— Ах, мой милый, нам будет очень, очень мало нужно. Но только я не хочу так: я не хочу жить
на твои деньги. Ведь я и теперь имею
уроки. Я их потеряю тогда — ведь маменька всем
расскажет, что я злодейка. Но найдутся другие
уроки. Я стану жить. Да, ведь так надобно? Ведь мне не не должно жить
на твои деньги?
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно
рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он
рассказывает, какой он добрый! и он все
рассказывает: что
уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние
на народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
Старик Бушо не любил меня и считал пустым шалуном за то, что я дурно приготовлял
уроки, он часто говаривал: «Из вас ничего не выйдет», но когда заметил мою симпатию к его идеям régicides, [цареубийственным (фр.).] он сменил гнев
на милость, прощал ошибки и
рассказывал эпизоды 93 года и как он уехал из Франции, когда «развратные и плуты» взяли верх. Он с тою же важностию, не улыбаясь, оканчивал
урок, но уже снисходительно говорил: