Клим решил говорить возможно меньше и держаться в стороне от бешеного стада маленьких извергов. Их назойливое любопытство было безжалостно, и первые дни Клим видел себя пойманной птицей, у которой выщипывают перья, прежде чем свернуть ей шею. Он
чувствовал опасность потерять себя среди однообразных мальчиков; почти неразличимые, они всасывали его, стремились сделать незаметной частицей своей массы.
Самгин,
почувствовав опасность, ответил не сразу. Он видел, что ответа ждет не один этот, с курчавой бородой, а все три или четыре десятка людей, стесненных в какой-то барской комнате, уставленной запертыми шкафами красного ‹дерева›, похожей на гардероб, среди которого стоит длинный стол. Закурив не торопясь папиросу, Самгин сказал...
Неточные совпадения
Когда Клим случайно оставался с ней в комнате, он
чувствовал себя в
опасности под взглядом ее выпуклых глаз, взгляд этот Клим находил вызывающим, бесстыдным.
Как всякий человек, которому удалось избежать
опасности, Самгин
чувствовал себя возвышенно и дома, рассказывая Безбедову о налете, вводил в рассказ комические черточки, говорил о недостоверности показаний очевидцев и сам с большим интересом слушал свой рассказ.
Безбедов не отвечал на его вопросы, заставив Клима пережить в несколько минут смену разнообразных чувствований: сначала приятно было видеть Безбедова испуганным и жалким, потом показалось, что этот человек сокрушен не тем, что стрелял, а тем, что не убил, и тут Самгин подумал, что в этом состоянии Безбедов способен и еще на какую-нибудь безумную выходку.
Чувствуя себя в
опасности, он строго, деловито начал успокаивать его.
— Интеллигенты, особенно — наши, более голодные, чем в Европе, смутно
чувствуют трагизм грядущего, и многих пугает не
опасность временных поражений пролетариата, а — несчастие победы, Ильич — прав.
Он смотрел вслед быстро уходящему, закуривая папиросу, и думал о том, что в то время, как «государству грозит разрушение под ударами врага и все должны единодушно, необоримой, гранитной стеной встать пред врагом», — в эти грозные дни такие безответственные люди, как этот хлыщ и Яковы, как плотник Осип или Тагильский, сеют среди людей разрушительные мысли, идеи. Вполне естественно было вспомнить о ротмистре Рущиц-Стрыйском, но тут Клим Иванович испугался,
чувствуя себя в
опасности.
В стихии большевистской революции и в ее созиданиях еще больше, чем в ее разрушениях, я очень скоро
почувствовал опасность, которой подвергается духовная культура.
Что же касается до того, что гоголь, окруженный охотниками, не поднимается с воды от их выстрелов, то, без сомнения, он
чувствует опасность подъема по инстинкту, в чем и не ошибается: поднявшись с воды, он был бы убит в ту же минуту влет несколькими выстрелами.
Такое строение русского общества, очень отличное от общества европейского, вело к тому, что наш высший культурный слой чувствовал свою беспомощность перед народной стихией — перед темным океаном народным,
чувствовал опасность быть поглощенным этим океаном.
Неточные совпадения
Она вздохнула будто свободнее — будто опять глотнула свежего воздуха,
чувствуя, что подле нее воздвигается какая-то сила, встает, в лице этого человека, крепкая, твердая гора, которая способна укрыть ее в своей тени и каменными своими боками оградить — не от бед страха, не от физических
опасностей, а от первых, горячих натисков отчаяния, от дымящейся еще язвы страсти, от горького разочарования.
Увидав этот почерк и штемпель, Нехлюдов покраснел и тотчас же
почувствовал тот подъем энергии, который он всегда испытывал при приближении
опасности.
После охоты я
чувствовал усталость. За ужином я рассказывал Дерсу о России, советовал ему бросить жизнь в тайге, полную
опасности и лишений, и поселиться вместе со мной в городе, но он по-прежнему молчал и о чем-то крепко думал.
— Ну, так утонет, — равнодушно заметил Сучок, который и прежде испугался не
опасности, а нашего гнева и теперь, совершенно успокоенный, только изредка отдувался и, казалось, не
чувствовал никакой надобности переменить свое положение.
Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами и начнет подобострастно стягивать с вас сапоги, вы
чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, — вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись
опасности лишиться вместе с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга…