Неточные совпадения
Но этот народ он не считал тем, настоящим, о котором так много и заботливо говорят, сочиняют стихи, которого все любят,
жалеют и единодушно желают ему счастья.
Клим Самгин промолчал, ему все приятнее было слушать печальные речи товарища. Он даже
пожалел, когда Макаров вдруг простился с ним и, оглянувшись, шагнул на двор трактира.
— Вначале я его
жалела, а теперь уж боюсь.
— Правильный постанов вопроса, — отозвался Лютов, усмехаясь. —
Жалею, что брата вашего сцапали, он бы, вероятно, ответил вам.
— Адский пейзаж с черненькими фигурами недожаренных грешников. Железные горы, а на них жалкая трава, как зеленая ржавчина. Знаешь, я все более не люблю природу, — заключила она свой отчет, улыбаясь и подчеркнув слово «природа» брезгливой гримасой. — Эти горы, воды, рыбы — все это удивительно тяжело и глупо. И — заставляет
жалеть людей. А я — не умею
жалеть.
— Иногда я
жалею, что он старше меня на два года; мне хочется, чтоб он был моложе на пять. Не знаю, почему это.
— Нашел кого
пожалеть, — иронически подхватил Лютов, остальные трое не обратили внимания на слова Клима. Макаров, хмурясь, вполголоса рассказывал дьякону о катастрофе.
— Конечно, — ответил Клим и
пожалел об этом, потому что она спросила...
Жалея, что не видит лица ее, Клим тоже долго молчал, прежде чем найти и сказать ей неглупые слова...
— Жена тоже не верит, — сказал Спивак, вычерчивая пальцем в воздухе сложный узор. — Но я — знаю: осенью. Вы думаете — боюсь? Нет. Но —
жалею. Я люблю учить музыке.
«Вот такие бездомные, безответственные люди, которым нечего
жалеть», — думал Самгин.
— Да, конечно, богатеем — судорожно, — согласно проговорил Кутузов. —
Жалею, что не попал в Нижний, на выставку. Вы, Самгин, в статейке вашей ловко намекнули про Одиссея. Конечно, рабочий класс свернет головы женихам, но — пока невесело!
Кто-то
пожалел освободителя.
— Что-о? — удивленно протянула она. — За что же его
жалеть? У него — своя неудача, у меня — своя. Квит. Вот Лида необыкновенного ищет — выходила бы замуж за него! Нет, серьезно, Клим, купцы — хамоватый народ, это так, но — интересный!
И, повернувшись лицом к нему, улыбаясь, она оживленно, с восторгом передала рассказ какого-то волжского купчика: его дядя, старик, миллионер, семейный человек, сболтнул кому-то, что, если бы красавица губернаторша показала ему себя нагой, он не
пожалел бы пятидесяти тысяч.
Ругаясь, он подумал о том, как цинично могут быть выражены мысли, и еще раз
пожалел, что избрал юридический факультет. Вспомнил о статистике Смолине, который оскорбил товарища прокурора, потом о длинном языке Тагильского.
Пела она, размахивая пенсне на черном шнурке, точно пращой, и пела так, чтоб слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла в песню недобрые словечки, у нее, должно быть, был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала их не
жалея. В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая на пальцы ног, сафьяновые сапоги его мягко скрипели, саблю он держал обеими руками, за эфес и за конец, поперек живота; писатель, прижимаясь плечом к нему, ворчал...
Он усмехался, слушая наивные восторги, и опасливо смотрел через очки вниз. Спуск был извилист, крут, спускались на тормозах, колеса отвратительно скрежетали по щебню. Иногда серая лента дороги изгибалась почти под прямым углом; чернобородый кучер туго натягивал вожжи, экипаж наклонялся в сторону обрыва, усеянного острыми зубами каких-то необыкновенных камней. Это нервировало, и Самгин несколько раз
пожалел о том, что сегодня Варвара разговорчива.
— Это — Кубасов, печник, он тут у них во всем — первый. Кузнецы, печники, плотники — они, все едино, как фабричные, им — плевать на законы, — вздохнув, сказал мужик, точно
жалея законы. — Происшествия эта задержит вас, господин, — прибавил он, переступая с ноги на ногу, и на жидком лице его появилась угрюмая озабоченность, все оно как-то оплыло вниз, к тряпичной шее.
— Эх, Варвара Кирилловна, что уж скрывать! Я ведь понимаю: пришло время перемещения сил, и на должность дураков метят умные. И — пора! И даже справедливо. А уж если желаем справедливости, то, конечно,
жалеть нечего. Я ведь только против убийств, воровства и вообще беспорядков.
И тут Клим Самгин впервые горестно
пожалел о том, что у него нет человека, с которым он мог бы откровенно говорить о себе.
Самгину показалось, что он слышит в словах Кутузова нечто близкое унынию, и
пожалел, что не видит лица, — Кутузов стоял, наклоня голову, разбирая папиросы в коробке, Самгин предложил ему закусить.
Он чувствовал себя еще раз обманутым, но и
жалел сизого человечка, который ничего не мог сказать людям, упавшим на колени пред ним, вождем.
— Лександрушка, — никто нас не
жалеет…
До утра Клим не мог уснуть, вспоминая бредовой шепот полковника и бутылочку красных чернил, пронзенную лучом солнца. Он не
жалел полковника, но все-таки было тяжко, тошно узнать, что этот человек, растрепанный, как Лютов, как Гапон, — убит.
— Схоронили? Ну вот, — неопределенно проворчала она, исчезая в спальне, и оттуда Самгин услыхал бесцветный голос старухи: — Не знаю, что делать с Егором: пьет и пьет. Царскую фамилию
жалеет, — выпустила вожжи из рук.
— Старое все, Варя, старое, чиненое, — не
жалей! — сказала Анфимьевна, заглядывая в дверь.
Ему показалось, что, наконец, он объяснил себе свое поведение, и он
пожалел, что эта мысль не пришла к нему утром, когда был Макаров.
Он чувствовал себя растроганным, он как будто
жалел баррикаду и в то же время был благодарен кому-то, за что-то.
Но — чего я
жалею?» — вдруг спросил он себя, оттолкнув эти мысли, продуманные не один десяток раз, — и вспомнил, что с той высоты, на которой он привык видеть себя, он, за последнее время все чаще, невольно сползает к этому вопросу.
«
Жалеть — нечего», — полувопросительно повторил он, рассматривая свои мысли как бы издали, со стороны и глазами какой-то новой мысли, не оформленной словом.
— И ты всех тихонько любишь, но тебе стыдно и притворяешься строгим, недовольным, молчишь и всех молча
жалеешь, — вот какой ты! Вот…
— Нашел кого
пожалеть, — громко сказали в коридоре, и снова кто-то свистнул.
— Я — не
жалею, я — о бесполезности говорю! У нас — дело есть, нам надобно исправить конфуз японской войны, а мы — что делаем?
Я, брат, в своем классе — белая ворона, и я тебе прямо скажу: не чувствуя внутренней связи со своей средой, я иногда
жалею… даже болею этим…
Он оправдал это тем, что несколько раз был свидетелем многих убийств, и вспоминал утешительную пословицу: «В драке волос не
жалеют».
«Идол. Златоглазый идол», — с чувством восхищения подумал он, но это чувство тотчас исчезло, и Самгин
пожалел — о себе или о ней? Это было не ясно ему. По мере того как она удалялась, им овладевала смутная тревога. Он редко вспоминал о том, что Марина — член какой-то секты. Сейчас вспомнить и думать об этом было почему-то особенно неприятно.
Если в Москве губернатор Дубасов приказывает «истреблять бунтовщиков силою оружия, потому что судить тысячи людей невозможно», если в Петербурге Трепов командует «холостых залпов не давать, патронов не
жалеть» — это значит, что правительство объявило войну народу.
Имел удовольствие видеть его: между нами говоря — нахал и, как все столичные карьеристы, не
пожалеет ни папу, ни маму.
Он впервые
пожалел о том, что, слишком поглощенный ею, не создал ни в обществе, ни среди адвокатов прочных связей.
— Должен? Кому? Ведь не можешь же ты
жалеть случайно полученные деньги?
— Но — не вздумайте сочувствовать,
жалеть и тому подобное. И — не питайте амурных надежд, я уже достаточно устала от любви. И вообще от всякого свинства. Будем добрыми друзьями — хорошо?
«Едва ли в деревне есть люди, которых она
жалеет… Может быть, она выдвигает людей вперед только для того, чтоб избавиться от них… Играет на их честолюбии. Сознательно и бессознательно играет». Утешительно вспомнились рассказы Чехова и Бунина о мужиках…
Клим Иванович даже
пожалел, что внешность оратора не совпадает с его верой, ему бы огненно-рыжие волосы, аскетическое, бескровное лицо, горящие глаза, широкие жесты.
— Да, — мужественно сказал Самгин и тотчас же
пожалел об этом.