Неточные совпадения
— Клим —
спать! — строго крикнула Вера Петровна
из окна. — Дронов, разбуди дворника и тоже —
спать.
Тени колебались, как едва заметные отражения осенних облаков на темной воде реки. Движение тьмы в комнате, становясь
из воображаемого действительным, углубляло печаль. Воображение, мешая и
спать и думать, наполняло тьму однообразными звуками, эхом отдаленного звона или поющими звуками скрипки, приглушенной сурдинкой. Черные стекла
окна медленно линяли, принимая цвет олова.
Дома, распорядясь, чтоб прислуга подала ужин и ложилась
спать, Самгин вышел на террасу, посмотрел на реку, на золотые пятна света
из окон дачи Телепневой. Хотелось пойти туда, а — нельзя, покуда не придет таинственная дама или барышня.
Оформилась она не скоро, в один
из ненастных дней не очень ласкового лета. Клим лежал на постели, кутаясь в жидкое одеяло, набросив сверх его пальто. Хлестал по гулким крышам сердитый дождь, гремел гром, сотрясая здание гостиницы, в щели
окон свистел и фыркал мокрый ветер. В трех местах с потолка на пол равномерно
падали тяжелые капли воды, от которой исходил запах клеевой краски и болотной гнили.
На стене, по стеклу картины, скользнуло темное пятно. Самгин остановился и сообразил, что это его голова,
попав в луч света
из окна, отразилась на стекле. Он подошел к столу, закурил папиросу и снова стал шагать в темноте.
«В какие глупые положения
попадаю», — подумал Самгин, оглядываясь. Бесшумно отворялись двери, торопливо бегали белые фигуры сиделок, от стены исходил запах лекарств, в стекла
окна торкался ветер. В коридор вышел
из палаты Макаров, развязывая на ходу завязки халата, взглянул на Клима, задумчиво спросил...
Город Марины тоже встретил его оттепелью, в воздухе разлита была какая-то сыворотка, с крыш лениво
падали крупные капли; каждая
из них, казалось, хочет
попасть на мокрую проволоку телеграфа, и это раздражало, как раздражает запонка или пуговица, не желающая застегнуться. Он сидел у
окна, в том же пошленьком номере гостиницы, следил, как сквозь мутный воздух
падают стеклянные капли, и вспоминал встречу с Мариной. Было в этой встрече нечто слишком деловитое и обидное.
Не пожелав остаться на прения по докладу, Самгин пошел домой. На улице было удивительно хорошо, душисто, в небе, густо-синем, таяла серебряная луна, на мостовой сверкали лужи, с темной зелени деревьев
падали голубые капли воды; в домах открывались
окна. По другой стороне узкой улицы шагали двое, и один
из них говорил...
Толпа прошла, но на улице стало еще более шумно, — катились экипажи, цокали по булыжнику подковы лошадей, шаркали по панели и стучали палки темненьких старичков, старушек, бежали мальчишки. Но скоро исчезло и это, — тогда из-под ворот дома вылезла черная собака и, раскрыв красную
пасть, длительно зевнув, легла в тень. И почти тотчас мимо
окна бойко пробежала пестрая, сытая лошадь, запряженная в плетеную бричку, — на козлах сидел Захарий в сером измятом пыльнике.
Самгин сел на нары. Свет
падал в камеру
из квадратного
окна под потолком,
падал мутной полосой, оставляя стены в сумраке. Тагильский сел рядом и тихонько спросил Самгина...
Вышли в коридор, остановились в углу около большого шкафа, высоко в стене было вырезано квадратное
окно,
из него на двери шкафа
падал свет и отчетливо был слышен голос Ловцова...
Клим Иванович плохо
спал ночь, поезд
из Петрограда шел медленно, с препятствиями, долго стоял на станциях, почти на каждой толпились солдаты, бабы, мохнатые старики, отвратительно визжали гармошки, завывали песни, — звучал дробный стук пляски, и в
окна купе заглядывали бородатые рожи запасных солдат.
— Удалось сорвать банк, так и похваливает игру; мало ли чудес бывает на свете; вы исключенье — очень рад; да это ничего не доказывает; два года тому назад у нашего портного — да вы знаете его: портной Панкратов, на Московской улице, — у него ребенок
упал из окна второго этажа на мостовую; как, кажется, не расшибиться? Хоть бы что-нибудь! Разумеется, синие пятна, царапины — больше ничего. Ну, извольте выбросить другого ребенка. Да и тут еще вышла вещь плохая, ребенок-то чахнет.
Неточные совпадения
Дорогой, в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах, и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем
из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась
Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
Из окон комнаты Агафьи Михайловны, старой нянюшки, исполнявшей в его доме роль экономки,
падал свет на снег площадки пред домом. Она не
спала еще. Кузьма, разбуженный ею, сонный и босиком выбежал на крыльцо. Лягавая сука Ласка, чуть не сбив с ног Кузьму, выскочила тоже и визжала, терлась об его колени, поднималась и хотела и не смела положить передние лапы ему на грудь.
Смерть у них приключалась от вынесенного перед тем
из дома покойника головой, а не ногами
из ворот; пожар — от того, что собака выла три ночи под
окном; и они хлопотали, чтоб покойника выносили ногами
из ворот, а ели все то же, по стольку же и
спали по-прежнему на голой траве; воющую собаку били или сгоняли со двора, а искры от лучины все-таки сбрасывали в трещину гнилого пола.
Вдруг он услышал, что в старом доме отворяется
окно. Он взглянул вверх, но
окно, которое отворилось, выходило не к саду, а в поле, и он поспешил в беседку
из акаций, перепрыгнул через забор и
попал в лужу, но остался на месте, не шевелясь.
Марина выказала всю данную ей природой ловкость, извиваясь, как змея, бросаясь
из угла в угол, прыгая на лавки, на столы, металась к
окнам, на печь, даже пробовала в печь: вожжа следовала за ней и доставала повсюду, пока, наконец, Марина не
попала случайно на дверь.