Неточные совпадения
Человек с оборванной бородой и синим лицом удавленника шагал, положив правую
руку свою на плечо себе, как извозчик вожжи, левой он поддерживал
руку под локоть; он, должно быть, говорил что-то,
остатки бороды его тряслись.
Остаток дня Клим прожил в состоянии отчуждения от действительности, память настойчиво подсказывала древние слова и стихи, пред глазами качалась кукольная фигура, плавала мягкая, ватная
рука, играли морщины на добром и умном лице, улыбались большие, очень ясные глаза.
Вот он кончил наслаждаться телятиной, аккуратно, как парижанин, собрал с тарелки
остатки соуса куском хлеба, отправил в рот, проглотил, запил вином, благодарно пошлепал ладонями по щекам своим. Все это почти не мешало ему извергать звонкие словечки, и можно было думать, что пища, попадая в его желудок, тотчас же переваривается в слова. Откинув плечи на спинку стула, сунув
руки в карманы брюк, он говорил...
Неточные совпадения
Я надел, однако, на
руку этот
остаток перчатки и пристально рассматривал то место среднего пальца, которое всегда было замарано чернилами.
Я ехал мимо старинной, полуразрушенной стены и несколька башен: это
остатки крепости, уцелевшей от времен покорения области. Якутск основан пришедшими от Енисея казаками, лет за двести перед этим, в 1630-х годах. Якуты пробовали нападать на крепость, но напрасно. Возникшие впоследствии между казаками раздоры заставили наше правительство взять этот край в свои
руки, и скоро в Якутск прибыл воевода.
— Папа, милый… прости меня! — вскрикнула она, кидаясь на колени перед отцом. Она не испугалась его гнева, но эти слезы отняли у нее последний
остаток энергии, и она с детской покорностью припала своей русой головой к отцовской
руке. — Папа, папа… Ведь я тебя вижу, может быть, в последний раз! Голубчик, папа, милый папа…
Мы сидели раз вечером с Иваном Евдокимовичем в моей учебной комнате, и Иван Евдокимович, по обыкновению запивая кислыми щами всякое предложение, толковал о «гексаметре», страшно рубя на стопы голосом и
рукой каждый стих из Гнедичевой «Илиады», — вдруг на дворе снег завизжал как-то иначе, чем от городских саней, подвязанный колокольчик позванивал
остатком голоса, говор на дворе… я вспыхнул в лице, мне было не до рубленого гнева «Ахиллеса, Пелеева сына», я бросился стремглав в переднюю, а тверская кузина, закутанная в шубах, шалях, шарфах, в капоре и в белых мохнатых сапогах, красная от морозу, а может, и от радости, бросилась меня целовать.
— Да отверзется ныне, — рек я, —
рука щедроты, да излиются
остатки избытка на немощствующих, сокровища ненужные да возвратятся к их источнику.