Неточные совпадения
— Это значит, что в твоем поведении я
не вижу ничего хорошего…
Грубоватость Кутузова Клим принимал как простодушие человека мало культурного и,
не видя в ней
ничего «выдуманного», извинял ее.
Минутами Самгину казалось, что его вместилище впечатлений — то, что называют душой, — засорено этими мудрствованиями и всем, что он знал,
видел, — засорено на всю жизнь и так, что он уже
не может
ничего воспринимать извне, а должен только разматывать тугой клубок пережитого.
— Смешно, разумеется, — повторил он, отирая щеки быстрыми жестами зайца. — А тут,
видите, иллюминация, дети радуются. Никто
не понимает, никто
ничего не понимает…
«Конечно, я
не сказал
ничего лишнего. Да и что мог я сказать. Характеристика Инокова? Но они сами
видели, как он груб и заносчив».
— Клюнем, — сказал Кутузов, подвигая Климу налитую рюмку, и стал обильно смазывать ветчину горчицей, настолько крепкой, что она щипала ноздри Самгина. — Обман зрения, — сказал он, вздохнув. — Многие
видят в научном социализме только учение об экономической эволюции, и
ничем другим марксизм для них
не пахнет. За ваше здоровье!
— Это он сам сказал: родился вторично и в другой мир, — говорила она, смахивая концом косы слезы со щек. В том, что эта толстенькая девушка обливалась слезами, Клим
не видел ничего печального, это даже как будто украшало ее.
Лидия пожала его руку молча. Было неприятно
видеть, что глаза Варвары провожают его с явной радостью. Он ушел, оскорбленный равнодушием Лидии, подозревая в нем что-то искусственное и демонстративное. Ему уже казалось, что он ждал: Париж сделает Лидию более простой, нормальной, и, если даже несколько развратит ее, — это пошло бы только в пользу ей. Но, видимо,
ничего подобного
не случилось и она смотрит на него все теми же глазами ночной птицы, которая
не умеет жить днем.
— Нет, — сказала она. — Это — неприятно и нужно кончить сразу, чтоб
не мешало. Я скажу коротко: есть духовно завещание — так? Вы можете читать его и
увидеть: дом и все это, — она широко развела руками, — и еще много, это — мне, потому что есть дети, две мальчики. Немного Димитри, и вам
ничего нет. Это — несправедливо, так я думаю. Нужно сделать справедливо, когда приедет брат.
«Этот дурак все-таки
не потерял надежды
видеть меня шпионом. Долганов, несомненно, удрал. Против меня у жандарма, наверное,
ничего нет, кроме желания сделать из меня шпиона».
И
не одну сотню раз Клим Самгин
видел, как вдали, над зубчатой стеной елового леса краснеет солнце, тоже как будто усталое,
видел облака, спрессованные в такую непроницаемо плотную массу цвета кровельного железа, что можно было думать: за нею уж
ничего нет, кроме «черного холода вселенской тьмы», о котором с таким ужасом говорила Серафима Нехаева.
Самгин слушал его и, наблюдая за Варварой,
видел, что ей тяжело с матерью; Вера Петровна встретила ее с той деланной любезностью, как встречают человека, знакомство с которым неизбежно, но
не обещает
ничего приятного.
—
Не видел ничего более безобразного, чем это… учреждение. Впрочем — люди еще отвратительнее. Здесь, очевидно, особенный подбор людей,
не правда ли? До свидания, — он снова протянул руку Самгину и сквозь зубы сказал: — Знаете — Равашоля можно понять, а?
Видел он также, что этот человек в купеческом сюртуке
ничем, кроме косых глаз,
не напоминает Лютова-студента, даже строй его речи стал иным, — он уже
не пользовался церковнославянскими словечками,
не щеголял цитатами, он говорил по-московски и простонародно.
— Ну, вот и слава тебе, господи, — сказал возница, надевая сапог, подмигивая Самгину, улыбаясь: — Мы, господин,
ничего этого
не видели — верно? Магазея — отперта, а — как, нам
не известно. Отперта, стало быть, ссуду выдают, — так ли?
— А вот извольте
видеть, сидит торговый народ, благополучно кушает отличнейшую пищу, глотает водку и вино дорогих сортов, говорит о своих делах, и как будто
ничего не случилось.
В магазинах вспыхивали огни, а на улице сгущался мутный холод, сеялась какая-то сероватая пыль, пронзая кожу лица. Неприятно было
видеть людей, которые шли встречу друг другу так, как будто
ничего печального
не случилось; неприятны голоса женщин и топот лошадиных копыт по торцам, — странный звук, точно десятки молотков забивали гвозди в небо и в землю, заключая и город и душу в холодную, скучную темноту.
Он взял извозчика и, сидя в экипаже, посматривая на людей сквозь стекла очков, почувствовал себя разреженным, подобно решету; его встряхивало; все, что он
видел и слышал, просеивалось сквозь, но сетка решета
не задерживала
ничего. В буфете вокзала, глядя в стакан, в рыжую жижицу кофе, и отгоняя мух, он услыхал...
Самгин уже чувствовал, что здесь творится
не то, что он надеялся
видеть: этот раздерганный поп
ничем не напоминал Диомидова, так же как рабочие совершенно
не похожи на измятых, подавленных какой-то непобедимой скукой слушателей проповеди бывшего бутафора.
—
Видел я в Художественном «На дне», — там тоже Туробоев, только поглупее. А пьеса —
не понравилась мне,
ничего в ней нет, одни слова. Фельетон на тему о гуманизме. И — удивительно
не ко времени этот гуманизм, взогретый до анархизма! Вообще — плохая химия.
В карете гостиницы, вместе с двумя немыми, которые, спрятав головы в воротники шуб, явно
не желали
ничего видеть и слышать, Самгин, сквозь стекло в двери кареты, смотрел во тьму, и она казалась материальной, весомой, леденящим испарением грязи города, крови, пролитой в нем сегодня, испарением жестокости и безумия людей.
Толпа, отхлынув от собора, попятилась к решетке сада, и несколько минут Самгин
не мог
видеть ничего, кроме затылков, но вскоре люди, обнажая головы, начали двигаться вдоль решетки, молча тиская друг друга, и пред Самгиным поплыли разнообразные, но одинаково серьезно настроенные профили.
Смущал его Кумов, человек, которого он привык считать бездарным и более искренно блаженненьким, чем хитрый, честолюбивый Диомидов. Кумов заходил часто, но на вопросы: где он был, что
видел? —
не мог толково рассказать
ничего.
Кроме этого, он
ничего не нашел, может быть — потому, что торопливо искал. Но это
не умаляло ни женщину, ни его чувство досады; оно росло и подсказывало: он продумал за двадцать лет огромную полосу жизни, пережил множество разнообразных впечатлений,
видел людей и прочитал книг, конечно, больше, чем она; но он
не достиг той уверенности суждений, того внутреннего равновесия, которыми, очевидно, обладает эта большая, сытая баба.
«В сущности, она
не сказала мне
ничего обидного. И я вовсе
не таков, каким она
видит меня».
— Я тебя — знаю,
видел ночью. Ты —
ничего, ходи,
не бойся!
«Она очень свободно открывает себя предо мною. Я —
ничего не мог сказать ей о себе, потому что
ничего не утверждаю. Она — что-то утверждает. Утверждает — нелепость. Возможно, что она обманывает себя сознательно, для того чтоб
не видеть бессмыслицы. Ради самозащиты против мелкого беса…»
— Повторяю: о договоре, интересующем вас, мне
ничего не известно. «Напрасно сказал, и
не то,
не так!» — тотчас догадался он; спичка в руке его дрожала, и это было досадно
видеть.
Он
не замечал
ничего, что могло бы изменить простое и ясное представление о Таисье: женщина чем-то обязана Дронову, благодарно служит ему, и ей неловко, трудно переменить хозяина, хотя она
видит все его пороки и понимает, что жизнь с ним
не обеспечивает ее будущего.
— А ты будто
не впутан? — спросил Фроленков, усмехаясь. — Вот, Клим Иваныч,
видели, какой характерный мужичонка? Нет у него ни кола, ни двора,
ничего ему
не жалко, только бы смутьянить! И ведь почти в каждом селе имеется один-два подобных, бездушных. Этот даже и в тюрьмах сиживал, и по этапам гоняли его, теперь обязан полицией безвыездно жить на родине. А он жить вовсе
не умеет, только вредит. Беда деревне от эдаких.
«Я имею право гордиться обширностью моего опыта», — думал он дальше, глядя на равнину, где непрерывно, неутомимо шевелились сотни серых фигур и над ними колебалось облако разноголосого, пестрого шума. Можно смотреть на эту бессмысленную возню, слушать ее звучание и —
не видеть,
не слышать
ничего сквозь трепетную сетку своих мыслей, воспоминаний.
Самгин посматривал на тусклые стекла, но
не видел за ними
ничего, кроме сизоватого тумана и каких-то бесформенных пятен в нем. Наконец толпа исчезала, и было видно, как гладко притоптан ею снег на мостовой.