Неточные совпадения
Когда она так
смотрела на отца, Климу казалось, что расстояние между ею и отцом увеличивается, хотя оба
не двигаются с мест.
Клим
не поверил. Но когда горели дома на окраине города и Томилин привел Клима
смотреть на пожар, мальчик повторил свой вопрос. В густой толпе зрителей никто
не хотел качать воду, полицейские выхватывали из толпы за шиворот людей, бедно одетых, и кулаками гнали их к машинам.
Лидия
смотрела на него искоса и хмурилась, Сомовы и Алина, видя измену Лидии, перемигивались, перешептывались, и все это наполняло душу Клима едкой грустью. Но мальчик утешал себя догадкой: его
не любят, потому что он умнее всех, а за этим утешением, как тень его, возникала гордость, являлось желание поучать, критиковать; он находил игры скучными и спрашивал...
Он выработал себе походку, которая, воображал он, должна была придать важность ему, шагал
не сгибая ног и спрятав руки за спину, как это делал учитель Томилин. На товарищей он
посматривал немного прищурясь.
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже
смотрел на Клима, прищуривая темные, неласковые глаза, —
смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя в ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга,
не видя,
не чувствуя никого больше.
Отец тоже незаметно, но значительно изменился, стал еще более суетлив, щиплет темненькие усы свои, чего раньше
не делал; голубиные глаза его ослепленно мигают и
смотрят так задумчиво, как будто отец забыл что-то и
не может вспомнить.
Как раньше, он
смотрел на всех теми же смешными глазами человека, которого только что разбудили, но теперь он
смотрел обиженно, угрюмо и так шевелил губами, точно хотел закричать, но
не решался.
Клим
смотрел на ее синюю щеку, в открытый, серьезный глаз и,
не чувствуя испуга, удивлялся.
Мать все чаще
смотрела на него, как на гостя, который уже надоел, но
не догадывается, что ему пора уйти.
Клима он перестал замечать, так же, как раньше Клим
не замечал его, а на мать
смотрел обиженно, как будто наказанный ею без вины.
Почти в каждом учителе Клим открывал несимпатичное и враждебное ему, все эти неряшливые люди в потертых мундирах
смотрели на него так, как будто он был виноват в чем-то пред ними. И хотя он скоро убедился, что учителя относятся так странно
не только к нему, а почти ко всем мальчикам, все-таки их гримасы напоминали ему брезгливую мину матери, с которой она
смотрела в кухне на раков, когда пьяный продавец опрокинул корзину и раки, грязненькие, суховато шурша, расползлись по полу.
Но уже весною Клим заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних языков, а за ним и некоторые учителя стали
смотреть на него более мягко. Это случилось после того, как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике. Виновного усердно искали и
не могли найти.
Туробоев вежливо улыбался, но его улыбка тоже была обидна, а еще более обидно было равнодушие Лидии; положив руку на плечо Игоря, она
смотрела на Клима, точно
не желая узнать его. Затем она, устало вздохнув, спросила...
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа на других девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате
не тронул и
не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья
смотрел на Лидию,
не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
Эта сцена, испугав, внушила ему более осторожное отношение к Варавке, но все-таки он
не мог отказывать себе изредка
посмотреть в глаза Бориса взглядом человека, знающего его постыдную тайну. Он хорошо видел, что его усмешливые взгляды волнуют мальчика, и это было приятно видеть, хотя Борис все так же дерзко насмешничал, следил за ним все более подозрительно и кружился около него ястребом. И опасная эта игра быстро довела Клима до того, что он забыл осторожность.
Посмотрев на реку, где Сомова и Борис стремительно и, как по воздуху, катились, покачиваясь, к разбухшему, красному солнцу, Лидия предложила Климу бежать за ними, но, когда они подлезли под веревку и
не торопясь покатились, она крикнула...
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от края полыньи, он круто повернулся и упал, сильно ударив локтем о лед. Лежа на животе, он
смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по голове. Она отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала по лицу, по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и глаза его кричат: «Руку… дай руку…»
— Вытащили их? — спросил Клим, помолчав,
посмотрев на седого человека в очках, стоявшего среди комнаты. Мать положила на лоб его приятно холодную ладонь и
не ответила.
Не дослушав его речь, Варавка захохотал, раскачивая свое огромное тело, скрипя стулом, Вера Петровна снисходительно улыбалась, Клим
смотрел на Игоря с неприятным удивлением, а Игорь стоял неподвижно, но казалось, что он все вытягивается, растет. Подождав, когда Варавка прохохотался, он все так же звонко сказал...
Досадно было слышать, как Дронов лжет, но, видя, что эта ложь делает Лидию героиней гимназистов, Самгин
не мешал Ивану. Мальчики слушали серьезно, и глаза некоторых
смотрели с той странной печалью, которая была уже знакома Климу по фарфоровым глазам Томилина.
Но Клим видел, что Лида, слушая рассказы отца поджав губы,
не верит им. Она треплет платок или конец своего гимназического передника,
смотрит в пол или в сторону, как бы стыдясь взглянуть в широкое, туго налитое кровью бородатое лицо. Клим все-таки сказал...
Макаров, посвистывая громко и дерзко,
смотрел на все глазами человека, который только что явился из большого города в маленький, где ему
не нравится.
Ему очень хотелось сказать Лидии что-нибудь значительное и приятное, он уже несколько раз пробовал сделать это, но все-таки
не удалось вывести девушку из глубокой задумчивости. Черные глаза ее неотрывно
смотрели на реку, на багровые тучи. Клим почему-то вспомнил легенду, рассказанную ему Макаровым.
И тотчас началось нечто, очень тягостно изумившее Клима: Макаров и Лидия заговорили так, как будто они сильно поссорились друг с другом и рады случаю поссориться еще раз.
Смотрели они друг на друга сердито, говорили,
не скрывая намерения задеть, обидеть.
Размахивая тонкими руками, прижимая их ко впалой груди, он держал голову так странно, точно его, когда-то, сильно ударили в подбородок, с той поры он, невольно взмахнув головой, уже
не может опустить ее и навсегда принужден
смотреть вверх.
Его все слушали внимательно, а Дронов — жадно приоткрыв рот и
не мигая —
смотрел в неясное лицо оратора с таким напряжением, как будто ждал, что вот сейчас будет сказано нечто, навсегда решающее все вопросы.
Клим понял, что Варавка
не хочет говорить при нем, нашел это неделикатным, вопросительно взглянул на мать, но
не встретил ее глаз, она
смотрела, как Варавка, усталый, встрепанный, сердито поглощает ветчину. Пришел Ржига, за ним — адвокат, почти до полуночи они и мать прекрасно играли, музыка опьянила Клима умилением, еще
не испытанным, настроила его так лирически, что когда, прощаясь с матерью, он поцеловал руку ее, то, повинуясь силе какого-то нового чувства к ней, прошептал...
Клим искоса взглянул на мать, сидевшую у окна; хотелось спросить: почему
не подают завтрак? Но мать
смотрела в окно. Тогда, опасаясь сконфузиться, он сообщил дяде, что во флигеле живет писатель, который может рассказать о толстовцах и обо всем лучше, чем он, он же так занят науками, что…
Дядя Яков действительно вел себя
не совсем обычно. Он
не заходил в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной,
смотрел в окна глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда в полдень, в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки в карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
— Старый топор, — сказал о нем Варавка. Он
не скрывал, что недоволен присутствием Якова Самгина во флигеле. Ежедневно он грубовато говорил о нем что-нибудь насмешливое, это явно угнетало мать и даже действовало на горничную Феню, она
смотрела на квартирантов флигеля и гостей их так боязливо и враждебно, как будто люди эти способны были поджечь дом.
— Раз, два, три, — вполголоса учила Рита. —
Не толкай коленками. Раз, два… — Горничная, склонив голову, озабоченно
смотрела на свои ноги, а Рита, увидав через ее плечо Клима в двери, оттолкнула ее и, кланяясь ему, поправляя растрепавшиеся волосы обеими руками, сказала бойко и оглушительно...
Клим тоже находил в Лидии ненормальное; он даже стал несколько бояться ее слишком пристального, выпытывающего взгляда, хотя она
смотрела так
не только на него, но и на Макарова. Однако Клим видел, что ее отношение к Макарову становится более дружелюбным, а Макаров говорит с нею уже
не так насмешливо и задорно.
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось, глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он
не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик.
Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он
не о том, что думает.
Клим знал, что на эти вопросы он мог бы ответить только словами Томилина, знакомыми Макарову. Он молчал, думая, что, если б Макаров решился на связь с какой-либо девицей, подобной Рите, все его тревоги исчезли бы. А еще лучше, если б этот лохматый красавец отнял швейку у Дронова и перестал бы вертеться вокруг Лидии. Макаров никогда
не спрашивал о ней, но Клим видел, что, рассказывая, он иногда, склонив голову на плечо,
смотрит в угол потолка, прислушиваясь.
— Иногда кажется, что понимать — глупо. Я несколько раз ночевал в поле; лежишь на спине,
не спится,
смотришь на звезды, вспоминая книжки, и вдруг — ударит, — эдак, знаешь, притиснет: а что, если величие и необъятность вселенной только — глупость и чье-то неумение устроить мир понятнее, проще?
— Барышня просит
посмотреть за ним,
не пускать его никуда.
Говоря, он пристально, с улыбочкой,
смотрел на Лидию, но она
не замечала этого, сбивая наплывы на свече ручкой чайной ложки. Доктор дал несколько советов, поклонился ей, но она и этого
не заметила, а когда он ушел, сказала, глядя в угол...
Он был сконфужен,
смотрел на Клима из темных ям под глазами неприятно пристально, точно вспоминая что-то и чему-то
не веря. Лидия вела себя явно фальшиво и, кажется, сама понимала это. Она говорила пустяки, неуместно смеялась, удивляла необычной для нее развязностью и вдруг, раздражаясь, начинала высмеивать Клима...
В сущности, он и
не думал, а стоял пред нею и рассматривал девушку безмысленно, так же как иногда
смотрел на движение облаков, течение реки.
Он
смотрел в ее серьезное лицо, в печальные глаза, ему хотелось сказать ей очень злые слова, но они
не сползали с языка.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах ее искусственны, так же как румянец на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные на уши волосы делали ее лицо узким и острым, но Самгин уже
не находил эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее глаза
смотрели на людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
— Ну, идемте
смотреть город, — скорее приказала, чем предложила она. Клим счел невежливым отказаться и часа три ходил с нею в тумане, по скользким панелям, смазанным какой-то особенно противной грязью,
не похожей на жирную грязь провинции. Марина быстро и твердо, как солдат, отбивала шаг, в походке ее была та же неудержимость, как в словах, но простодушие ее несколько подкупало Клима.
Клим
посмотрел на Кутузова с недоумением: неужели этот мужик, нарядившийся студентом, — марксист? Красивый голос Кутузова
не гармонировал с читающим тоном, которым он произносил скучные слова и цифры. Дмитрий помешал Климу слушать...
Туробоев встал,
посмотрел в окно, прижавшись к стеклу лбом, и вдруг ушел,
не простясь ни с кем.
Клим начал
смотреть на Нехаеву как на существо фантастическое. Она заскочила куда-то далеко вперед или отбежала в сторону от действительности и жила в мыслях, которые Дмитрий называл кладбищенскими. В этой девушке было что-то напряженное до отчаяния, минутами казалось, что она способна выпрыгнуть из окна. Особенно удивляло Клима женское безличие, физиологическая неощутимость Нехаевой, она совершенно
не возбуждала в нем эмоции мужчины.
Пила и ела она как бы насилуя себя, почти с отвращением, и было ясно, что это
не игра,
не кокетство. Ее тоненькие пальцы даже нож и вилку держали неумело, она брезгливо отщипывала маленькие кусочки хлеба, птичьи глаза ее
смотрели на хлопья мякиша вопросительно, как будто она думала:
не горько ли это вещество,
не ядовито ли?
Он уже
не слушал возбужденную речь Нехаевой, а
смотрел на нее и думал: почему именно эта неприглядная, с плоской грудью, больная опасной болезнью, осуждена кем-то носить в себе такие жуткие мысли?
Клим Самгин решил
не выходить из комнаты, но горничная, подав кофе, сказала, что сейчас придут полотеры. Он взял книгу и перешел в комнату брата. Дмитрия
не было, у окна стоял Туробоев в студенческом сюртуке; барабаня пальцами по стеклу, он
смотрел, как лениво вползает в небо мохнатая туча дыма.
Но проповедь Кутузова становилась все более напористой и грубой. Клим чувствовал, что Кутузов способен духовно подчинить себе
не только мягкотелого Дмитрия, но и его. Возражать Кутузову — трудно, он
смотрит прямо в глаза, взгляд его холоден, в бороде шевелится обидная улыбочка. Он говорит...
Оборвав фразу, она помолчала несколько секунд, и снова зашелестел ее голос. Клим задумчиво слушал, чувствуя, что сегодня он
смотрит на девушку
не своими глазами; нет, она ничем
не похожа на Лидию, но есть в ней отдаленное сходство с ним. Он
не мог понять, приятно ли это ему или неприятно.