Неточные совпадения
Каждое утро, в девять часов, Клим и Дронов поднимались в мезонин к Томилину и до полудня сидели в маленькой комнате, похожей
на чулан, куда в беспорядке брошены три стула,
стол, железный умывальник, скрипучая деревянная койка и множество
книг.
Клим остался в компании полудюжины венских стульев, у
стола, заваленного
книгами и газетами; другой
стол занимал средину комнаты,
на нем возвышался угасший самовар, стояла немытая посуда, лежало разобранное ружье-двухстволка.
Они, трое, все реже посещали Томилина. Его обыкновенно заставали за
книгой, читал он — опираясь локтями о
стол, зажав ладонями уши. Иногда — лежал
на койке, согнув ноги, держа
книгу на коленях, в зубах его торчал карандаш.
На стук в дверь он никогда не отвечал, хотя бы стучали три, четыре раза.
На столе,
на кушетке разбросаны желтенькие томики французских
книг, точно листья странного растения.
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под
стол книги, свалившиеся
на пол, сдвинула вещи со
стола на один его край, к занавешенному темной тканью окну, делая все это очень быстро. Клим сел
на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в ногах ее занавешено толстым ковром тускло красного цвета, такой же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
У
стола в комнате Нехаевой стояла шерстяная, кругленькая старушка, она бесшумно брала в руки вещи,
книги и обтирала их тряпкой. Прежде чем взять вещь, она вежливо кивала головою, а затем так осторожно вытирала ее, точно вазочка или
книга были живые и хрупкие, как цыплята. Когда Клим вошел в комнату, она зашипела
на него...
Швырнув
книгу на стол, он исчез, оставив Клима так обескураженным, что он лишь минуты через две сообразил...
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет в женскую ватную кофту,
на ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы
на его голове были смазаны маслом и лежали гладко. В одной руке он держал узенькую и длинную
книгу из тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов. Подойдя к
столу, он сказал дьякону...
Дома
на столе Клим нашел толстое письмо без марок, без адреса, с краткой
на конверте надписью: «К. И. Самгину». Это брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил прислать
книг. Письмо было кратко и сухо, а список
книг длинен и написан со скучной точностью, с подробными титулами, указанием издателей, годов и мест изданий; большинство
книг на немецком языке.
Было очень неприятно наблюдать внимание Лидии к речам Маракуева. Поставив локти
на стол, сжимая виски ладонями, она смотрела в круглое лицо студента читающим взглядом, точно в
книгу. Клим опасался, что
книга интересует ее более, чем следовало бы. Иногда Лидия, слушая рассказы о Софии Перовской, Вере Фигнер, даже раскрывала немножко рот; обнажалась полоска мелких зубов, придавая лицу ее выражение, которое Климу иногда казалось хищным, иногда — неумным.
И ушла, оставив его, как всегда, в темноте, в тишине. Нередко бывало так, что она внезапно уходила, как бы испуганная его словами, но
на этот раз ее бегство было особенно обидно, она увлекла за собой, как тень свою, все, что он хотел сказать ей. Соскочив с постели, Клим открыл окно, в комнату ворвался ветер, внес запах пыли, начал сердито перелистывать страницы
книги на столе и помог Самгину возмутиться.
Блестели золотые, серебряные венчики
на иконах и опаловые слезы жемчуга риз. У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула стояли посреди комнаты вокруг
стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи
книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
— Так, сболтнул. Смешно и… отвратительно даже, когда подлецы и идиоты делают вид, что они заботятся о благоустройстве людей, — сказал он, присматриваясь, куда бросить окурок. Пепельница стояла
на столе за
книгами, но Самгин не хотел подвинуть ее гостю.
Он оглянулся, взял
книгу со
стола, посмотрел
на корешок и снова сунул
на стол.
Он ожидал увидеть глаза черные, строгие или по крайней мере угрюмые, а при таких почти бесцветных глазах борода ротмистра казалась крашеной и как будто увеличивала благодушие его, опрощала все окружающее. За спиною ротмистра, выше головы его,
на черном треугольнике — бородатое, широкое лицо Александра Третьего, над узенькой, оклеенной обоями дверью — большая фотография лысого, усатого человека в орденах,
на столе, прижимая бумаги Клима, — толстая
книга Сенкевича «Огнем и мечом».
В дешевом ресторане Кутузов прошел в угол, — наполненный сизой мутью, заказал водки, мяса и, прищурясь, посмотрел
на людей, сидевших под низким, закопченным потолком необширной комнаты; трое, в однообразных позах, наклонясь над столиками, сосредоточенно ели, четвертый уже насытился и, действуя зубочисткой, пустыми глазами смотрел
на женщину, сидевшую у окна; женщина читала письмо,
на столе пред нею стоял кофейник, лежала пачка
книг в ремнях.
— Я к вам вот почему, — объяснял Дунаев, скосив глаза
на стол, загруженный
книгами, щупая пальцами «Наш край». — Не знаете — товарища Варвару не тревожили, цела она?
Подскочив
на стуле, Диомидов так сильно хлопнул по
столу ладонью, что Лидия вздрогнула, узенькая спина ее выпрямилась, а плечи подались вперед так, как будто она пыталась сложить плечо с плечом, закрыться, точно
книга.
Снимая пальто, Самгин отметил, что кровать стоит так же в углу, у двери, как стояла там,
на почтовой станции. Вместо лоскутного одеяла она покрыта клетчатым пледом. За кроватью, в ногах ее, карточный
стол с кривыми ножками,
на нем — лампа, груда
книг, а над ним — репродукция с Христа Габриеля Макса.
Клим разделся, прошел
на огонь в неприбранную комнату; там
на столе горели две свечи, бурно кипел самовар, выплескивая воду из-под крышки и обливаясь ею, стояла немытая посуда, тарелки с расковырянными закусками, бутылки, лежала раскрытая
книга.
Белые двери привели в небольшую комнату с окнами
на улицу и в сад. Здесь жила женщина. В углу, в цветах, помещалось
на мольберте большое зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У
стола — три глубоких кресла, за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею,
на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый
книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Хотелось, чтоб ее речь, монотонная — точно осенний дождь, перестала звучать, но Варвара украшалась словами еще минут двадцать, и Самгин не поймал среди них ни одной мысли, которая не была бы знакома ему. Наконец она ушла, оставив
на столе носовой платок, от которого исходил запах едких духов, а он отправился в кабинет разбирать
книги, единственное богатство свое.
На другой день, утром, он сидел в большом светлом кабинете, обставленном черной мебелью; в огромных шкафах нарядно блестело золото корешков
книг, между Климом и хозяином кабинета —
стол на толстых и пузатых ножках, как ножки рояля.
Зимними вечерами, в теплой тишине комнаты, он, покуривая, сидел за
столом и не спеша заносил
на бумагу пережитое и прочитанное — материал своей будущей
книги. Сначала он озаглавил ее: «Русская жизнь и литература в их отношении к разуму», но этот титул показался ему слишком тяжелым, он заменил его другим...
Поговорить с нею о Безбедове Самгину не удавалось, хотя каждый раз он пытался начать беседу о нем. Да и сам Безбедов стал невидим, исчезая куда-то с утра до поздней ночи. Как-то, гуляя, Самгин зашел к Марине в магазин и застал ее у
стола, пред ворохом счетов, с толстой торговой
книгой на коленях.
Она замолчала, взяв со
стола книгу, небрежно перелистывая ее и нахмурясь, как бы решая что-то. Самгин подождал ее речей и начал рассказывать об Инокове, о двух последних встречах с ним, — рассказывал и думал: как отнесется она? Положив
книгу на колено себе, она выслушала молча, поглядывая в окно, за плечо Самгина, а когда он кончил, сказала вполголоса...
Время двигалось уже за полдень. Самгин взял книжку Мережковского «Грядущий хам», прилег
на диван, но скоро убедился, что автор, предвосхитив некоторые его мысли, придал им дряблую, уродующую форму. Это было досадно. Бросив
книгу на стол, он восстановил в памяти яркую картину парада женщин в Булонском лесу.
Озябшими руками Самгин снял очки, протер стекла, оглянулся: маленькая комната, овальный
стол, диван, три кресла и полдюжины мягких стульев малинового цвета у стен, шкаф с
книгами, фисгармония,
на стене большая репродукция с картины Франца Штука «Грех» — голая женщина, с грубым лицом, в объятиях змеи, толстой, как водосточная труба, голова змеи —
на плече женщины.