Неточные совпадения
Он именно «настоящий старик» и даже сидит опираясь обеими руками
на палку, как сидят старики
на скамьях
городского сада.
— «
На одоевском
городском кладбище обращает
на себя внимание следующая эпитафия
на памятнике «купчихе Поликарповой...
В одно из воскресений Борис, Лидия, Клим и сестры Сомовы пошли
на каток, только что расчищенный у
городского берега реки. Большой овал сизоватого льда был обставлен елками, веревка, свитая из мочала, связывала их стволы. Зимнее солнце, краснея, опускалось за рекою в черный лес, лиловые отблески ложились
на лед. Катающихся было много.
Особенно укрепила его в этом странная сцена в
городском саду. Он сидел с Лидией
на скамье в аллее старых лип; косматое солнце спускалось в хаос синеватых туч, разжигая их тяжелую пышность багровым огнем.
На реке колебались красновато-медные отсветы, краснел дым фабрики за рекой, ярко разгорались алым золотом стекла киоска, в котором продавали мороженое. Осенний, грустный холодок ласкал щеки Самгина.
«Идиоты!» — думал Клим. Ему вспоминались безмолвные слезы бабушки пред развалинами ее дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства пьяных мужиков у дверей базарных трактиров
на городской площади против гимназии и снова слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки о народе, пьяном, хитром и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой все люди стали хуже: и богомольный, благообразный старик дворник Степан, и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая все сладкое.
Видел он и то, что его уединенные беседы с Лидией не нравятся матери. Варавка тоже хмурился, жевал бороду красными губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся летать. От него веяло пыльной скукой, усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое тело свое в кожаное кресло, он пил зельтерскую воду с коньяком, размачивал бороду и жаловался
на городскую управу,
на земство,
на губернатора. Он говорил...
Вот — сидит
на скамье в
городском саду, распустив губы, очарованно наблюдая капризные игры детей.
Клим вспомнил все это, сидя в
городском саду над прудом, разглядывая искаженное отражение свое в зеленоватой воде. Макая трость в воду, он брызгал
на белое пятно и, разбив его, следил, как снова возникает голова его, плечи, блестят очки.
Но
на другой день, с утра, он снова помогал ей устраивать квартиру. Ходил со Спиваками обедать в ресторан
городского сада, вечером пил с ними чай, затем к мужу пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему в окно...
— С неделю тому назад сижу я в
городском саду с милой девицей, поздно уже, тихо, луна катится в небе, облака бегут, листья падают с деревьев в тень и свет
на земле; девица, подруга детских дней моих, проститутка-одиночка, тоскует, жалуется, кается, вообще — роман, как следует ему быть. Я — утешаю ее: брось, говорю, перестань! Покаяния двери легко открываются, да — что толку?.. Хотите выпить? Ну, а я — выпью.
Слева от Самгина хохотал
на о владелец лучших в городе семейных бань Домогайлов, слушая быстрый говорок Мазина, члена
городской управы, толстого, с дряблым, безволосым лицом скопца; два года тому назад этот веселый распутник насильно выдал дочь свою за вдового помощника полицмейстера, а дочь, приехав домой из-под венца, — застрелилась.
Самгин пробовал убедить себя, что в отношении людей к нему как герою есть что-то глупенькое, смешное, но не мог не чувствовать, что отношение это приятно ему. Через несколько дней он заметил, что
на улицах и в
городском саду незнакомые гимназистки награждают его ласковыми улыбками, а какие-то люди смотрят
на него слишком внимательно. Он иронически соображал...
«В то время, как в Европе успехи гигиены и санитарии», — дальше говорилось о плохом состоянии
городских кладбищ и, кстати, о том, что козы обывателей портят древесные посадки, уничтожают цветы
на могилах.
Военный оркестр в
городском саду играл попурри из опереток, и корнет-а-пистон точно писал
на воздухе забавнейшие мелодии Оффенбаха, Планкета, Эрве.
Там же, между
городским головой Радеевым, с золотой медалью
на красной ленте, и протопопом с крестом
на груди, неподвижно, точно каменная, сидела мать.
К собору, где служили молебен, Самгин не пошел, а остановился в
городском саду и оттуда посмотрел
на площадь; она была точно огромное блюдо, наполненное салатом из овощей, зонтики и платья женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов. Сад был тоже набит людями, образовав тесные группы, они тревожно ворчали;
на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Все это текло мимо Самгина, но было неловко, неудобно стоять в стороне, и раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что слышал он, все речи ораторов были знакомы ему; он отметил, что левые говорят громко, но слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из последних сил. Он признал, что самое дельное было сказано в
городской думе,
на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета — бывшим поверенным по делам Марины.
Пред весною исчез Миша, как раз в те дни, когда для него накопилось много работы, и после того, как Самгин почти примирился с его существованием. Разозлясь, Самгин решил, что у него есть достаточно веский повод отказаться от услуг юноши. Но утром
на четвертый день позвонил доктор
городской больницы и сообщил, что больной Михаил Локтев просит Самгина посетить его. Самгин не успел спросить, чем болен Миша, — доктор повесил трубку; но приехав в больницу, Клим сначала пошел к доктору.
— Похоже
на бардачок, но очень уютно и «вдали от шума
городского».
И хорошо знакомы похожие друг
на друга, как спички, русские люди, тепло, по-осеннему, одетые, поспешно шагающие в казенную палату, окружный суд, земскую управу и прочие учреждения, серые гимназисты, зеленоватые реалисты, шоколадные гимназистки, озорниковатые ученики
городских школ.
Когда Самгин вышел к чаю — у самовара оказался только один
городской голова в синей рубахе, в рыжем шерстяном жилете, в широчайших шароварах черного сукна и в меховых туфлях. Красное лицо его, налитое жиром, не очень украшала жидкая серая борода,
на шишковатом черепе волосы, тоже серые, росли скупо. Маленькие опухшие желтые глазки сияли благодушно.