Самгин подошел к двери в зал; там шипели, двигали стульями, водворяя тишину; пианист, точно обжигая пальцы о клавиши, выдергивал аккорды, а дама в сарафане, воинственно выгнув
могучую грудь, высочайшим голосом и в тоне обиженного человека начала петь...
Он лежал навзничь, раскрыв ладонями книзу покрытые веснушками руки, и после больших промежутков, равномерно подергиваясь высокой и
могучею грудью, всхлипывал, глядя на небо остановившимися, налитыми кровью глазами.
Черты ее лица могли показаться слишком мужественными и почти грубыми, ежели бы не этот большой стройный рост и
могучая грудь и плечи и, главное, ежели бы не это строгое и вместе нежное выражение длинных черных глаз, окруженных темною тенью под черными бровями, и ласковое выражение рта и улыбки.
Гордей Евстратыч сначала улыбался, а потом, опустив голову, крепко о чем-то задумался. Феня с замиравшим сердцем ждала, что он ей ответит, и со страхом смотрела на эту красивую старческой сановитой красотой голову. Поправив спустившиеся на глаза волосы, Гордей Евстратыч вздохнул как-то всей своей
могучей грудью и, не глядя на Феню, заговорил таким тихим голосом, точно он сам боялся теперь своей собеседницы. В первую минуту Фене показалось, что это говорит совсем не Гордей Евстратыч, а кто другой.
Неточные совпадения
«Пей, вахлачки, погуливай!» // Не в меру было весело: // У каждого в
груди // Играло чувство новое, // Как будто выносила их //
Могучая волна // Со дна бездонной пропасти // На свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Нет, они не погасли, не исчезли в
груди его, они посторонились только, чтобы дать на время простор другим
могучим движеньям; но часто, часто смущался ими глубокий сон молодого козака, и часто, проснувшись, лежал он без сна на одре, не умея истолковать тому причины.
Будет, будет бандурист с седою по
грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое,
могучее слово.
Что-то такое новое, хорошее, еще не испытанное проснулось у ней в
груди, не в душе, а именно — в
груди, где теперь вставала с страшной силой жгучая потребность не того, что зовут любовью, а более сильное и
могучее чувство…
Все оправились и туже подтянули ремни, расправили складки, выровняли
груди и опять — шагом марш — вступили в первую улицу Москвы под мужественное ликование ярко-медных труб, веселых флейт, меланхолических кларнетов, задумчивых тягучих гобоев, лукавых женственных валторн, задорных маленьких барабанов и глухой
могучий темп больших турецких барабанов, оживленных веселыми медными тарелками.