Покачиваясь в кресле, Клим чувствовал себя взболтанным и неспособным придумать ничего, что объяснило бы ему тревогу, вызванную приездом Лидии. Затем он вдруг понял, что боится, как бы Лидия не
узнала о его романе с Маргаритой от горничной Фени.
Неточные совпадения
Клим слушал с напряженным интересом, ему было приятно видеть, что Макаров рисует себя бессильным и бесстыдным. Тревога Макарова была еще не знакома Климу, хотя он, изредка, ночами, чувствуя смущающие запросы тела, задумывался
о том, как разыграется его первый
роман, и уже
знал, что героиня
романа — Лидия.
Науки не очень интересовали Клима, он хотел
знать людей и находил, что
роман дает ему больше знания
о них, чем научная книга и лекция. Он даже сказал Марине, что
о человеке искусство
знает больше, чем наука.
И,
знаете, иной раз, как шилом уколет, как подумаешь, что по-настоящему
о народе заботятся, не щадя себя, только политические преступники… то есть не преступники, конечно, а…
роман «Овод» или «Спартак» изволили читать?
— Я спросила у тебя
о Валентине вот почему: он добился у жены развода, у него —
роман с одной девицей, и она уже беременна. От него ли, это — вопрос. Она — тонкая штучка, и вся эта история затеяна с расчетом на дурака. Она — дочь помещика, — был такой шумный человек, Радомыслов: охотник, картежник, гуляка; разорился, кончил самоубийством. Остались две дочери, эдакие,
знаешь, «полудевы», по Марселю Прево, или того хуже: «девушки для радостей», — поют, играют, ну и все прочее.
О сбежавшей Татьяне она задумывалась нередко; она не сожалела о ней, но
зная о ее романе до бегства по намекам, а после бегства по рассказам сенных девушек, она, о, ужас! почти завидовала.
Неточные совпадения
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума… Княгиня стала рассказывать
о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем
романа в новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя
знал, что она говорит вздор.
Ее сестра звалась Татьяна… // Впервые именем таким // Страницы нежные
романа // Мы своевольно освятим. // И что ж? оно приятно, звучно; // Но с ним, я
знаю, неразлучно // Воспоминанье старины // Иль девичьей! Мы все должны // Признаться: вкусу очень мало // У нас и в наших именах // (Не говорим уж
о стихах); // Нам просвещенье не пристало, // И нам досталось от него // Жеманство, — больше ничего.
Там был записан старый эпизод, когда он только что расцветал, сближался с жизнью, любил и его любили. Он записал его когда-то под влиянием чувства, которым жил, не
зная тогда еще, зачем, — может быть, с сентиментальной целью посвятить эти листки памяти своей тогдашней подруги или оставить для себя заметку и воспоминание в старости
о молодой своей любви, а может быть, у него уже тогда бродила мысль
о романе,
о котором он говорил Аянову, и мелькал сюжет для трогательной повести из собственной жизни.
— Ты не смейся и не шути: в
роман все уходит — это не то, что драма или комедия — это как океан: берегов нет, или не видать; не тесно, все уместится там. И
знаешь, кто навел меня на мысль
о романе: наша общая знакомая, помнишь Анну Петровну?
Вообще, все эти мечты
о будущем, все эти гадания — все это теперь еще как
роман, и я, может быть, напрасно записываю; пускай бы оставалось под черепом;
знаю тоже, что этих строк, может быть, никто не прочтет; но если б кто и прочел, то поверил ли бы он, что, может быть, я бы и не вынес ротшильдских миллионов?