До 1846 г. колония была покойна, то есть войны не было; но это опять не значило, чтоб не было грабежей. По мере того как кафры
забывали о войне, они делались все смелее; опять поднялись жалобы с границ. Губернатор созвал главных мирных вождей на совещание о средствах к прекращению зла. Вожди, обнаружив неудовольствие на эти грабежи, объявили, однако же, что они не в состоянии отвратить беспорядков. Тогда в марте 1846 г. открылась опять война.
Неточные совпадения
Однажды я влез на дерево и свистнул им, — они остановились там, где застал их свист, потом сошлись не торопясь и, поглядывая на меня, стали
о чем-то тихонько совещаться. Я подумал, что они станут швырять в меня камнями, спустился на землю, набрал камней в карманы, за пазуху и снова влез на дерево, но они уже играли далеко от меня в углу двора и, видимо,
забыли обо мне. Это было грустно, однако мне не захотелось начать
войну первому, а вскоре кто-то крикнул им в форточку окна:
И смолкнул ярый крик
войны: // Все русскому мечу подвластно. // Кавказа гордые сыны, // Сражались, гибли вы ужасно; // Но не спасла вас наша кровь, // Ни очарованные брони, // Ни горы, ни лихие кони, // Ни дикой вольности любовь! // Подобно племени Батыя, // Изменит прадедам Кавказ, //
Забудет алчной брани глас, // Оставит стрелы боевые. // К ущельям, где гнездились вы, // Подъедет путник без боязни, // И возвестят
о вашей казни // Преданья темные молвы.
Лариосик. Господа, кремовые шторы… за ними отдыхаешь душой…
забываешь о всех ужасах гражданской
войны. А ведь наши израненные души так жаждут покоя…
Оправдалась она и в данном случае: болезнь Николая Павловича оказалась очень кстати, она помогла скрыть его покушение на свою жизнь от начальства, так как за время ее от незначительного поранения виска не осталось и следа, хотя, как мы знаем из слов Бахметьевой, это не совсем осталось тайной для петербургского общества, и рассказ об этом с разными прикрасами довольно долго циркулировал в гвардейских полках и в великосветских гостиных, но затем
о нем
забыли, на сцену выступили другие злобы дня, главная из которых была предстоящая вновь
война с Наполеоном, как бы предугаданная русским обществом и войском ранее, нежели она стала известна правительственным сферам.
В этих успокоительных размышлениях она как-то
забывала о том гнусном условии, при котором она согласилась на этот брак по наущению Сигизмунда Нарцисовича Кржижановского, ставшего ее любовником по прошествии медового месяца, тотчас после отъезда Александра Васильевича на театр
войны с Турцией, когда она еще и не успела узнать крутой нрав, испытать тяжесть совместной с ним жизни.