Сказав адрес, она села в сани; когда озябшая лошадь резко поскакала, Нехаеву так толкнуло назад, что она
едва не перекинулась через спинку саней. Клим тоже взял извозчика и, покачиваясь, задумался об этой девушке, не похожей на всех знакомых ему. На минуту ему показалось, что в ней как будто есть нечто общее с Лидией, но он немедленно отверг это сходство, найдя его нелестным для себя, и вспомнил ворчливое замечание Варавки-отца...
— Приехала сегодня из Петербурга и
едва не попала на бомбу; говорит, что видела террориста, ехал на серой лошади, в шубе, в папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и по времени не выходит, чтоб она могла наскочить на взрыв. Губернатор-то — дядя мужа ее. Заезжала я к ней, — лежит, нездорова, устала.
— Пестрая мы нация, Клим Иванович, чудаковатая нация, — продолжал Дронов, помолчав, потише, задумчивее, сняв шапку с колена, положил ее на стол и, задев лампу,
едва не опрокинул ее. — Удивительные люди водятся у нас, и много их, и всем некуда себя сунуть. В революцию? Вот прошумела она, усмехнулась, да — и нет ее. Ты скажешь — будет! Не спорю. По всем видимостям — будет. Но мужичок очень напугал. Организаторов революции частью истребили, частью — припрятали в каторгу, а многие — сами спрятались.
Неточные совпадения
Это был высокий старик в шапке волос, курчавых, точно овчина, грязно-серая борода обросла его лицо от глаз до шеи, сизая шишка носа
едва заметна на лице, рта совсем
не видно, а на месте глаз тускло светятся осколки мутных стекол.
Клим нередко ощущал, что он тупеет от странных выходок Дронова, от его явной грубой лжи. Иногда ему казалось, что Дронов лжет только для того, чтоб издеваться над ним. Сверстников своих Дронов
не любил
едва ли
не больше, чем взрослых, особенно после того, как дети отказались играть с ним. В играх он обнаруживал много хитроумных выдумок, но был труслив и груб с девочками, с Лидией — больше других. Презрительно называл ее цыганкой, щипал, старался свалить с ног так, чтоб ей было стыдно.
Клим и Дронов сняли ее, поставили на землю, но она, охнув, повалилась, точно кукла, мальчики
едва успели поддержать ее. Когда они повели ее домой, Лидия рассказала, что упала она
не перелезая через забор, а пытаясь влезть по водосточной трубе в окно комнаты Игоря.
Она стонала, но
не плакала, и Клим снова
едва сдерживал желание оскорбить, унизить ее до слез.
Но тотчас же над переносьем его явилась глубокая складка, сдвинула густые брови в одну линию, и на секунду его круглые глаза ночной птицы как будто слились в один глаз, формою как восьмерка. Это было до того странно, что Самгин
едва удержался, чтоб
не отшатнуться.
—
Не нравится мне этот регент, — сказал Самгин и
едва удержался: захотелось рассказать, как Иноков бил Корвина. — Кто он такой?
«Прежние отношения с Лидой
едва ли возможны. Да я и
не хочу их. А что, если она беременная?»
Самгин
едва удержался, чтоб
не сказать — да! — и сказал...
Варвара указала глазами на крышу флигеля; там, над покрасневшей в лучах заката трубою,
едва заметно курчавились какие-то серебряные струйки. Самгин сердился на себя за то, что
не умеет отвлечь внимание в сторону от этой дурацкой трубы. И —
не следовало спрашивать о матери. Он вообще был недоволен собою,
не узнавал себя и даже как бы
не верил себе. Мог ли он несколько месяцев тому назад представить, что для него окажется возможным и приятным такое чувство к Варваре, которое он испытывает сейчас?
Заседали у Веры Петровны, обсуждая очень трудные вопросы о борьбе с нищетой и пагубной безнравственностью нищих. Самгин с недоумением,
не совсем лестным для этих людей и для матери, убеждался, что она в обществе «Лишнее — ближнему» признана неоспоримо авторитетной в практических вопросах.
Едва только добродушная Пелымова, всегда торопясь куда-то, давала слишком широкую свободу чувству заботы о ближних, Вера Петровна говорила в нос, охлаждающим тоном...
Он
едва удержался, чтоб
не сказать: «С наслаждением».
— Ничего
не надо, — сказал Самгин,
едва сдержав желание закричать. — Вы…
не беспокойтесь…
«Он делает
не то, что все, а против всех. Ты делаешь,
не веруя.
Едва ли даже ты ищешь самозабвения. Под всею путаницей твоих размышлений скрыто живет страх пред жизнью, детский страх темноты, которую ты
не можешь,
не в силах осветить. Да и мысли твои —
не твои. Найди, назови хоть одну, которая была бы твоя, никем до тебя
не выражена?»
— Понимаете: небеса! Глубина, голубая чистота, ясность! И — солнце! И вот я, — ну, что такое я? Ничтожество, болван! И вот — выпускаю голубей. Летят, кругами, все выше, выше, белые в голубом. И жалкая душа моя летит за ними — понимаете? Душа! А они — там,
едва вижу. Тут — напряжение… Вроде обморока. И — страх: а вдруг
не воротятся? Но — понимаете — хочется, чтоб
не возвратились, понимаете?
Самгин
едва удержался, чтоб
не сказать...
«Мадам де Бюрн — женщина без темперамента и — все-таки… Она берегла свое тело, как слишком дорогое платье. Это — глупо. Марина — менее мещанка. В сущности, она даже
едва ли мещанка. Стяжательница? Да, конечно. Однако это
не главное ее…»
Он даже
едва удержался, чтоб
не назвать себя эмигрантом. Знакомство развивалось легко, просто и, укрепляя кое-какие намерения, побуждало торопиться. Толстая женщина поставила пред ним графин вина, пред Лиз — тарелку с цветной капустой, положила маленький хлебец.
Он сказал что-то о напуганном воображении обывателей, о торопливости провинциальных корреспондентов и корыстном многословии прессы, но Самгин
не слушал его,
едва сдерживая желание выдернуть свою руку из холодных пальцев.
«Жаловаться —
не на что. Он —
едва ли хитрит. Как будто даже и
не очень умен. О Любаше он, вероятно, выдумал, это — литература. И — плохая. В конце концов он все-таки неприятный человек. Изменился? Изменяются люди… без внутреннего стержня. Дешевые люди».
Самгин тоже чувствовал себя задетым и даже угнетенным речью Кутузова. Особенно угнетало сознание, что он
не решился бы спорить с Кутузовым. Этот человек
едва ли поймет непримиримость Фауста с Дон-Кихотом.
Самгин, слушая такие рассказы и рассуждения, задумчиво и молча курил и думал, что все это
не к лицу маленькой женщине, бывшей кокотке,
не к лицу ей и чем-то немножко мешает ему. Но он все более убеждался, что из всех женщин, с которыми он жил, эта — самая легкая и удобная для него. И
едва ли он много проиграл, потеряв Таисью.
Неточные совпадения
Сама лисица хитрая, // По любопытству бабьему, // Подкралась к мужикам, // Послушала, послушала // И прочь пошла, подумавши: // «И черт их
не поймет!» // И вправду: сами спорщики //
Едва ли знали, помнили — // О чем они шумят…
Отец,
не имея почтения к жене своей,
едва смеет их обнять,
едва смеет отдаться нежнейшим чувствованиям человеческого сердца.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования
не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это было
едва ли
не лучшее время в его истории.
Победа над Наполеоном еще более утвердила их в этом мнении, и
едва ли
не в эту самую эпоху сложилась знаменитая пословица:"Шапками закидаем!", которая впоследствии долгое время служила девизом глуповских подвигов на поле брани.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но
едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что
не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.