Неточные совпадения
—
Надо. Отцы жертвовали на церкви, дети — на революцию. Прыжок — головоломный, но… что же, брат,
делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить
так: «История головоломных прыжков русской интеллигенции». Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность и другие ведьмы, а —
какая у нас преемственность? Прыгай, коли
не хочешь задохнуться.
— Вы рассуждаете
так,
как будто история, мачеха ваша, приказала вам: «Ваня,
сделай революцию!» А вы мачехе
не верите, революции вам
не хочется, и,
сделав кислое личико, вы читаете мне из корана Эдуарда Бернштейна, подтверждая его Рихтером и Ле-Боном, —
не надо делать революцию!
— Это — для гимназиста, милый мой. Он берет время
как мерило оплаты труда —
так? Но вот я третий год собираю материалы о музыкантах XVIII века, а столяр, при помощи машины,
сделал за эти годы шестнадцать тысяч стульев. Столяр — богат, даже если ему пришлось по гривеннику со стула, а — я? А я — нищеброд, рецензийки для газет пишу.
Надо за границу ехать — денег нет. Даже книг купить —
не могу… Так-то, милый мой…
— Вот оно! Вот оно! — смеясь сказал Серпуховской. — Я же начал с того, что я слышал про тебя, про твой отказ… Разумеется, я тебя одобрил. Но на всё есть манера. И я думаю, что самый поступок хорош, но ты его
сделал не так, как надо.
Неточные совпадения
Левин вызвался заменить ее; но мать, услыхав раз урок Левина и заметив, что это делается
не так,
как в Москве репетировал учитель, конфузясь и стараясь
не оскорбить Левина, решительно высказала ему, что
надо проходить по книге
так,
как учитель, и что она лучше будет опять сама это
делать.
«Что бы я был
такое и
как бы прожил свою жизнь, если б
не имел этих верований,
не знал, что
надо жить для Бога, а
не для своих нужд? Я бы грабил, лгал, убивал. Ничего из того, что составляет главные радости моей жизни,
не существовало бы для меня». И,
делая самые большие усилия воображения, он всё-таки
не мог представить себе того зверского существа, которое бы был он сам, если бы
не знал того, для чего он жил.
— О, любезный пан! — сказал Янкель, — теперь совсем
не можно! Ей-богу,
не можно!
Такой нехороший народ, что ему
надо на самую голову наплевать. Вот и Мардохай скажет. Мардохай
делал такое,
какого еще
не делал ни один человек на свете; но Бог
не захотел, чтобы
так было. Три тысячи войска стоят, и завтра их всех будут казнить.
Ушли все на минуту, мы с нею
как есть одни остались, вдруг бросается мне на шею (сама в первый раз), обнимает меня обеими ручонками, целует и клянется, что она будет мне послушною, верною и доброю женой, что она
сделает меня счастливым, что она употребит всю жизнь, всякую минуту своей жизни, всем, всем пожертвует, а за все это желает иметь от меня только одно мое уважение и более мне, говорит, «ничего, ничего
не надо, никаких подарков!» Согласитесь сами, что выслушать подобное признание наедине от
такого шестнадцатилетнего ангельчика с краскою девичьего стыда и со слезинками энтузиазма в глазах, — согласитесь сами, оно довольно заманчиво.
Кабанов. Кто ее знает. Говорят, с Кудряшом с Ванькой убежала, и того также нигде
не найдут. Уж это, Кулигин,
надо прямо сказать, что от маменьки; потому стала ее тиранить и на замок запирать. «
Не запирайте, говорит, хуже будет!» Вот
так и вышло. Что ж мне теперь
делать, скажи ты мне! Научи ты меня,
как мне жить теперь! Дом мне опостылел, людей совестно, за дело возьмусь, руки отваливаются. Вот теперь домой иду; на радость, что ль, иду?