Неточные совпадения
Учитель молча, осторожно отодвинулся от нее, а у Тани порозовели уши, и, наклонив
голову, она долго, неподвижно смотрела в
пол, под ноги себе.
Иногда, чаще всего в час урока истории, Томилин вставал и ходил по комнате, семь шагов от стола к двери и обратно, — ходил наклоня
голову, глядя в
пол, шаркал растоптанными туфлями и прятал руки за спиной, сжав пальцы так крепко, что они багровели.
Мать Клима тотчас же ушла, а девочка, сбросив подушку с
головы, сидя на
полу, стала рассказывать Климу, жалобно глядя на него мокрыми глазами.
Вдруг больная изогнулась дугою и, взмахнув руками, упала на
пол, ударилась
головою и поползла, двигая телом, точно ящерица, и победно вскрикивая...
Жена, подпрыгнув, ударила его
головою в скулу, он соскочил с постели, а она снова свалилась на
пол и начала развязывать ноги свои, всхрапывая...
А через час, сидя на постели, спустив ноги на
пол,
голая, она, рассматривая носок Клима, сказала, утомленно зевнув...
У себя в комнате, при огне, Клим увидал, что левый бок блузы Макарова потемнел, влажно лоснится, а со стула на
пол капают черные капли. Лидия молча стояла пред ним, поддерживая его падавшую на грудь
голову, Таня, быстро оправляя постель Клима, всхлипывала...
Лидия, непричесанная, в оранжевом халатике, в туфлях на босую ногу, сидела в углу дивана с тетрадью нот в руках. Не спеша прикрыв
голые ноги
полою халата, она, неласково глядя на Клима, спросила...
Не поднимая
головы, Клим посмотрел вслед им. На ногах Дронова старенькие сапоги с кривыми каблуками, на
голове — зимняя шапка, а Томилин — в длинном, до пят, черном пальто, в шляпе с широкими
полями. Клим усмехнулся, найдя, что костюм этот очень характерно подчеркивает странную фигуру провинциального мудреца. Чувствуя себя достаточно насыщенным его философией, он не ощутил желания посетить Томилина и с неудовольствием подумал о неизбежной встрече с Дроновым.
Клим вышел на террасу. Подсыхая на жарком солнце, доски
пола дымились под его ногами, он чувствовал, что и в
голове его дымится злость.
У печи кто-то всхрапнул, повез ногами по
полу и гулко стукнулся
головой о перегородку.
Стремительные глаза Лютова бегали вокруг Самгина, не в силах остановиться на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у стола, теряя туфли с босых ног; садясь на стул, он склонялся
головою до колен, качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он не падает вперед,
головою о
пол. Взбивая пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
Макаров бережно усадил его на стул у двери — обычное место Диомидова в этой комнате; бутафор утвердил на
полу прыгающую ногу и, стряхивая рукой пыль с
головы, сипло зарычал...
В кухне на
полу, пред большим тазом, сидел
голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший глаз; вода потекла по груди, не смывая с нее темных пятен.
Самгин боком, тихонько отодвигался в сторону от людей, он встряхивал
головою, не отрывая глаз от всего, что мелькало в ожившем
поле; видел, как Иноков несет человека, перекинув его через плечо свое, человек изогнулся, точно тряпичная кукла, мягкие руки его шарят по груди Инокова, как бы расстегивая пуговицы парусиновой блузы.
— Ну, все равно, — махнул рукою Долганов и, распахнув
полы сюртука, снова сел, поглаживая ноги, а женщина, высоко вскинув
голову, захохотала, вскрикивая сквозь смех...
Чешуйчатые ноги ее почти не касались
пола, тяжелые космы волос, переплетенных водорослями, оттягивали
голову ее назад, мелкие, рыбьи зубы ее блестели голодно и жадно.
Приоткрыв рот, он вскинул
голову, уставился выпученными глазами в небо, как мальчишка, очарованно наблюдающий
полет охотницких голубей.
Чтоб избежать встречи с Поярковым, который снова согнулся и смотрел в
пол, Самгин тоже осторожно вышел в переднюю, на крыльцо. Дьякон стоял на той стороне улицы, прижавшись плечом к столбу фонаря, читая какую-то бумажку, подняв ее к огню; ладонью другой руки он прикрывал глаза. На
голове его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких художники изображали чиновников Гоголя.
Освещая стол, лампа оставляла комнату в сумраке, наполненном дымом табака; у стены, вытянув и неестественно перекрутив длинные ноги, сидел Поярков, он, как всегда, низко нагнулся, глядя в
пол, рядом — Алексей Гогин и человек в поддевке и смазных сапогах, похожий на извозчика; вспыхнувшая в углу спичка осветила курчавую бороду Дунаева. Клим сосчитал
головы, — семнадцать.
Морозов быстро посторонился. Тогда в прихожую нырком, наклоня
голову, вскочил небольшой человечек, в пальто, слишком широком и длинном для его фигуры, в шапке, слишком большой для
головы; извилистым движением всего тела и размахнув руками назад, он сбросил пальто на
пол, стряхнул шапку туда же и сорванным голосом спросил...
Поп говорил отрывисто, делая большие паузы, повторяя слова и, видимо, с трудом находя их. Шумно всасывал воздух, растирал синеватые щеки, взмахивал
головой, как длинноволосый, и после каждого взмаха щупал остриженную
голову, задумывался и молчал, глядя в
пол. Медлительный Мартын писал все быстрее, убеждая Клима, что он не считается с диктантом Гапона.
— Безумие, — сказала Варвара, швырнув газету на
пол, и ушла, протестующе топая
голыми пятками. Самгин поднял газету и прочитал в ней о съезде земцев, тоже решивших организоваться в партию.
Он весь как-то развинченно мотался, кивал
головой, болтал руками, сожалительно чмокал и, остановясь вдруг среди комнаты, одеревенев, глядел в
пол — говорил глуховатым, бесцветным голосом...
Повар отвернулся от него, сел и, подняв с
пола шапку, хлопнув ею по колену, надел на
голову. Медник угрюмо ответил...
Валенки медника, зашаркав по
полу, исчезли, Самгин, осторожно подняв
голову, взглянул на его изогнутую спину.
Он говорил еще что-то, но Самгин не слушал его, глядя, как водопроводчик, подхватив Митрофанова под мышки, везет его по
полу к пролому в стене. Митрофанов двигался, наклонив
голову на грудь, спрятав лицо; пальто, пиджак на нем были расстегнуты, рубаха выбилась из-под брюк, ноги волочились по
полу, развернув носки.
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы домов, по снегу на крышах ползли тени дыма, сверкали в небе кресты и главы церквей, по белому
полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали
головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное глазам.
Она задохнулась, замолчала, двигая стул, постукивая ножками его по
полу, глаза ее фосфорически блестели, раза два она открывала рот, но, видимо, не в силах сказать слова, дергала
головою, закидывая ее так высоко, точно невидимая рука наносила удары в подбородок ей. Потом, оправясь, она продолжала осипшим голосом, со свистом, точно сквозь зубы...
Когда лысый втиснулся в цепь, он как бы покачнул, приподнял от
пола людей и придал вращению круга такую быстроту, что отдельные фигуры стали неразличимы, образовалось бесформенное, безрукое тело, — на нем, на хребте его подскакивали, качались волосатые
головы; слышнее, более гулким стал мягкий топот босых ног; исступленнее вскрикивали женщины, нестройные крики эти становились ритмичнее, покрывали шум стонами...
Круг пошел медленнее, шум стал тише, но люди падали на
пол все чаще, осталось на ногах десятка два; седой, высокий человек, пошатываясь, встал на колени, взмахнул лохматой
головою и дико, яростно закричал...
Вскрикивая, он черпал горстями воду, плескал ее в сторону Марины, в лицо свое и на седую
голову. Люди вставали с
пола, поднимая друг друга за руки, под мышки, снова становились в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо ладонями, бросился на
пол, — в круг вошла Марина, и люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от
пола.
Он схватил Самгина за руку, быстро свел его с лестницы, почти бегом протащил за собою десятка три шагов и, посадив на ворох валежника в саду, встал против, махая в лицо его черной
полою поддевки, открывая мокрую рубаху,
голые свои ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
В мохнатой комнате все качалось, кружилось, Самгин хотел встать, но не мог и, не подняв ног с
пола, ткнулся
головой в подушку.
— Да, конечно! Да, да, — согласился Самгин и, возвратясь к Варваре, увидал: она сидит на
полу, упираясь в него руками, прислонясь спиною к сиденью кресла и высоко закинув
голову.
Посредине комнаты стоял Денисов, глядя в
пол, сложив руки на животе, медленно вертя большие пальцы; взглянув на гостя, он тряхнул
головой.
— Он замолчал, постукал в
пол резиновым наконечником палки и печально качнул седой
головой.