Неточные совпадения
У него была привычка беседовать с самим собою вслух. Нередко, рассказывая историю, он задумывался на минуту, на две, а помолчав, начинал
говорить очень тихо и
непонятно. В такие минуты Дронов толкал Клима ногою и, подмигивая на учителя левым глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой; губы Дронова были рыбьи, тупые, жесткие, как хрящи. После урока Клим спрашивал...
Но иногда рыжий пугал его: забывая о присутствии ученика, он
говорил так много, долго и
непонятно, что Климу нужно было кашлянуть, ударить каблуком в пол, уронить книгу и этим напомнить учителю о себе. Однако и шум не всегда будил Томилина, он продолжал
говорить, лицо его каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим ждал, что вот сейчас Томилин закричит, как жена доктора...
Стоя, он
говорил наиболее
непонятно, многословно, вызывая досаду.
Изредка Дронов ставил вопросы социального характера, но учитель или не отвечал ему, или
говорил нехотя и
непонятно. Из всех его речей Клим запомнил лишь одно суждение...
— Нет, но… Как
непонятно все, Клим, милый, — шептала она, закрыв глаза. — Как
непонятно прекрасное… Ведь было потрясающе прекрасно, да? А потом он… потом мы ели поросенка,
говоря о Христе…
Самгин слушал, улыбаясь и не находя нужным возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал
говорить свое, как человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он не сердился, не обижался, но иногда слова так опьяняли его, что он начинал
говорить как-то судорожно и уже совершенно
непонятно; указывая рукой в окно, привстав, он
говорил с восторгом, похожим на страх...
Ее слова о духе и вообще все, что она, в разное время,
говорила ему о своих взглядах на религию, церковь, — было
непонятно, неинтересно и не удерживалось в его памяти.
— «Война тянется, мы все пятимся и к чему придем — это
непонятно. Однако поговаривают, что солдаты сами должны кончить войну. В пленных есть такие, что
говорят по-русски. Один фабричный работал в Питере четыре года, он прямо доказывал, что другого средства кончить войну не имеется, ежели эту кончат, все едино другую начнут. Воевать выгодно, военным чины идут, штатские деньги наживают. И надо все власти обезоружить, чтобы утверждать жизнь всем народом согласно и своею собственной рукой».
— Даже. И преступно искусство, когда оно изображает мрачными красками жизнь демократии. Подлинное искусство — трагично. Трагическое создается насилием массы в жизни, но не чувствуется ею в искусстве. Калибану Шекспира трагедия не доступна. Искусство должно быть более аристократично и
непонятно, чем религия. Точнее: чем богослужение. Это — хорошо, что народ не понимает латинского и церковнославянского языка. Искусство должно
говорить языком непонятным и устрашающим. Я одобряю Леонида Андреева.
Вот Соловьев — тот хотя и
говорил непонятно, как и прочее большинство знакомых ей студентов, когда они шутили между собой или с девицами в общем зале (отдельно, в комнате, все без исключения мужчины, все, как один, говорили и делали одно и то же), однако Соловьеву она поверила бы скорее и охотнее.
Все четверо быстро погнали вперёд, оставив меня одного с девицей. Обняв за плечи, веду её, выспрашиваю, как всё это случилось, она жмётся ко мне, дрожит, пытается рассказать что-то, но, всхлипывая,
говорит непонятно. Впереди нас дробно топочут лошади, сзади гудит народ, а земля под ногами словно растаяла и течёт встречу нам, мешая идти. Девушка кашляет, спотыкается, охает и скулит, точно побитый кутёнок.
Неточные совпадения
Не
говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, — им было отвратительно,
непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал.
Я, конечно,
говорил хорошо, хотя и знал, что для них почти
непонятно.
Голубчики мои, — дайте я вас так назову — голубчиками, потому что вы все очень похожи на них, на этих хорошеньких сизых птичек, теперь, в эту минуту, как я смотрю на ваши добрые, милые лица, — милые мои деточки, может быть, вы не поймете, что я вам скажу, потому что я
говорю часто очень
непонятно, но вы все-таки запомните и потом когда-нибудь согласитесь с моими словами.
Шептали что-то
непонятно // Уста холодные мои, // И дрожь по телу пробегала, // Мне кто-то
говорил укор, // К груди рыданье подступало, // Мешался ум, мутился взор, // И кровь по жилам стыла, стыла…
Дуняша. Не знаю уж как… Человек он смирный, а только иной раз как начнет
говорить, ничего не поймешь. И хорошо, и чувствительно, только
непонятно. Мне он как будто и нравится. Он меня любит безумно. Человек он несчастливый, каждый день что-нибудь. Его так и дразнят у нас: двадцать два несчастья…