Неточные совпадения
Клим вскочил с постели, быстро оделся и выбежал
в столовую, но
в ней было темно, лампа горела только
в спальне матери. Варавка стоял
в двери, держась за косяки, точно распятый, он был
в халате и
в туфлях на голые ноги, мать торопливо куталась
в капот.
На дворе Варавка
в халате и татарской тюбетейке зарычал на дочь...
Лидия, непричесанная,
в оранжевом халатике,
в туфлях на босую ногу, сидела
в углу дивана с тетрадью нот
в руках. Не спеша прикрыв голые ноги полою
халата, она, неласково глядя на Клима, спросила...
Угловатые движенья девушки заставляли рукава
халата развеваться, точно крылья,
в ее блуждающих руках Клим нашел что-то напомнившее слепые руки Томилина, а говорила Нехаева капризным тоном Лидии, когда та была подростком тринадцати — четырнадцати лет. Климу казалось, что девушка чем-то смущена и держится, как человек, захваченный врасплох. Она забыла переодеться,
халат сползал с плеч ее, обнажая кости ключиц и кожу груди, окрашенную огнем лампы
в неестественный цвет.
Он подмигнул Лютову и обратился к Варавке, почти величественному
в халате вишневого цвета,
в зеленой, шитой золотом тюбетейке и пестрых сафьяновых сапогах.
В столовой за завтраком сидел Варавка,
в синем с золотом китайском
халате,
в татарской лиловой тюбетейке, — сидел, играя бородой, озабоченно фыркал и говорил...
По другую сторону — подсудимые
в арестантских
халатах; бородатые, они были похожи друг на друга, как братья, и все смотрели на судей одинаково обиженно.
В окне флигеля показалась Спивак, одетая
в белый
халат, она выливала воду из бутылки. Клим тихо спросил...
А город, окутанный знойным туманом и густевшими запахами соленой рыбы, недубленых кож, нефти, стоял на грязном песке; всюду, по набережной и
в пыли на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди,
в тюбетейках, чалмах,
халатах; их было так много, что город казался не русским, а церкви — лишними
в нем.
Через час Клим Самгин вошел
в кабинет патрона. Большой, солидный человек, сидя у стола
в халате, протянул ему теплую, душистую руку, пошевелил бровями и, пытливо глядя
в лицо, спросил вполголоса...
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и
в городе шумно так же, как
в тюрьме. Дома его встретил доктор Любомудров, он шел по двору
в больничном
халате, остановился, взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
Широко открылась дверь, вошел Лютов с танцующей свечкой
в руке, путаясь
в распахнутом китайском
халате; поставил свечку на комод, сел на ручку кресла, но покачнулся и, съехав на сиденье, матерно выругался.
«
В какие глупые положения попадаю», — подумал Самгин, оглядываясь. Бесшумно отворялись двери, торопливо бегали белые фигуры сиделок, от стены исходил запах лекарств,
в стекла окна торкался ветер.
В коридор вышел из палаты Макаров, развязывая на ходу завязки
халата, взглянул на Клима, задумчиво спросил...
— Кури, здесь можно, — сказал он, снимая
халат. — Мужественно помер, без жалоб, хотя раны
в живот — мучительны.
Вошла Марина
в сером
халате, зашпиленном английскими булавками, с полотенцем на шее и распущенными по спине волосами, похожая на княжну Тараканову с картины Флавицкого и на уголовную арестантку; села к столу, вытянув ноги
в бархатных сапогах, и сказала Самгину...
Лидия приняла его
в кабинете, за столом.
В дымчатых очках,
в китайском желтом
халате, вышитом черными драконами,
в неизбежной сетке на курчавых волосах, она резала ножницами газету. Смуглое лицо ее показалось вытянутым и злым.
Большой, тяжелый человек
в белом
халате, лысый, с круглыми глазами на красном лице, сказал...
Настроенный еще более сердито, Самгин вошел
в большой белый ящик, где сидели и лежали на однообразных койках — однообразные люди, фигуры
в желтых
халатах; один из них пошел навстречу Самгину и, подойдя, сказал знакомым ровным голосом, очень тихо...
Все более неприятно было видеть ее руки, — поблескивая розоватым перламутром острых, заботливо начищенных ногтей, они неустанно и беспокойно хватали чайную ложку, щипцы для сахара, чашку, хрустели оранжевым шелком
халата, ненужно оправляя его, щупали мочки красных ушей, растрепанные волосы на голове. И это настолько владело вниманием Самгина, что он не смотрел
в лицо женщины.
Вечером он пошел к Прозорову, старик вышел к нему
в халате, с забинтованной шеей, двигался он, хватаясь дрожащей рукой за спинки кресел, и сипел, как фагот, точно пьяный.
На вызов этот ответило не более десятка голосов. Обгоняя Самгина, толкая его, женщина
в сером
халате, с повязкой «Красного Креста» на рукаве, громко сказала...
В соседней комнате оказалась Агафья, и когда он
в халате,
в туфлях вышел туда, — она, сложив на груди руки, голые по локти, встретила его веселой улыбкой.
Неточные совпадения
«Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!» Я, признаюсь, немного смутился, вышел
в халате: хотел отказаться, но думаю: дойдет до государя, ну да и послужной список тоже…
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный
халат и стал ходить по городу
в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели
в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б,
в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»
Он ни во что не вмешивался, довольствовался умеренными данями, охотно захаживал
в кабаки покалякать с целовальниками, по вечерам выходил
в замасленном
халате на крыльцо градоначальнического дома и играл с подчиненными
в носки, ел жирную пищу, пил квас и любил уснащать свою речь ласкательным словом «братик-сударик».
«Там видно будет», сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый
халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха
в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
— Что? Вот что! — кричал князь, размахивая руками и тотчас же запахивая свой беличий
халат. — То, что
в вас нет гордости, достоинства, что вы срамите, губите дочь этим сватовством, подлым, дурацким!