Неточные совпадения
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя
у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате
воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом.
Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
— В Крыму
был один социалист, так он ходил босиком, в парусиновой рубахе, без пояса, с расстегнутым воротом; лицо
у него детское, хотя с бородкой, детское и обезьянье. Он возил
воду в бочке, одной старушке толстовке…
Голосок
у дяди Миши
был тихий, но неистощимый и светленький, как подземный ключ, бесконечные годы источающий холодную и чистую
воду.
Его лицо, надутое, как воздушный пузырь, казалось освещенным изнутри красным огнем, а уши
были лиловые, точно
у пьяницы; глаза, узенькие, как два тире, изучали Варвару. С нелепой быстротой он бросал в рот себе бисквиты, сверкал чиненными золотом зубами и
пил содовую
воду, подливая в нее херес. Мать, похожая на чопорную гувернантку из англичанок, занимала Варвару, рассказывая...
Клим остался с таким ощущением, точно он не мог понять, кипятком или холодной
водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова к одной фразе. Это — не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он встал
у окна, прислонясь лбом к холодному стеклу. На улице
было пустынно, только какая-то женщина, согнувшись, ходила по черному кругу на месте костра, собирая угли в корзинку.
— Отец мой несчастливо в карты играл, и когда, бывало, проиграется, приказывает маме разбавлять молоко
водой, —
у нас
было две коровы. Мама продавала молоко, она
была честная, ее все любили, верили ей. Если б ты знал, как она мучилась, плакала, когда ей приходилось молоко разбавлять. Ну, вот, и мне тоже стыдно, когда я плохо
пою, — понял?
Чувствовалось, что Безбедов искренно огорчен, а не притворяется. Через полчаса огонь погасили, двор опустел, дворник закрыл ворота; в память о неудачном пожаре остался горький запах дыма, лужи
воды, обгоревшие доски и, в углу двора, белый обшлаг рубахи Безбедова. А еще через полчаса Безбедов, вымытый, с мокрой головою и надутым, унылым лицом, сидел
у Самгина, жадно
пил пиво и, поглядывая в окно на первые звезды в черном небе, бормотал...
Вскочил Захарий и, вместе с высоким, седым человеком, странно легко поднял ее, погрузил в чан, —
вода выплеснулась через края и точно обожгла ноги людей, — они взвыли, закружились еще бешенее, снова падали, взвизгивая, тащились по полу, — Марина стояла в
воде неподвижно, лицо
у нее
было тоже неподвижное, каменное.
Ему показалось, что он принял твердое решение, и это несколько успокоило его. Встал,
выпил еще стакан холодной, шипучей
воды. Закурил другую папиросу, остановился
у окна. Внизу, по маленькой площади, ограниченной стенами домов, освещенной неяркими пятнами желтых огней, скользили, точно в жидком жире, мелкие темные люди.
Неточные совпадения
«Дерзай!» — за ними слышится // Дьячково слово; сын его // Григорий, крестник старосты, // Подходит к землякам. // «Хошь водки?» —
Пил достаточно. // Что тут
у вас случилося? // Как в
воду вы опущены?.. — // «Мы?.. что ты?..» Насторожились, // Влас положил на крестника // Широкую ладонь.
Едва увидел он массу
воды, как в голове его уже утвердилась мысль, что
у него
будет свое собственное море.
10) Маркиз де Санглот, Антон Протасьевич, французский выходец и друг Дидерота. Отличался легкомыслием и любил
петь непристойные песни. Летал по воздуху в городском саду и чуть
было не улетел совсем, как зацепился фалдами за шпиц, и оттуда с превеликим трудом снят. За эту затею уволен в 1772 году, а в следующем же году, не уныв духом, давал представления
у Излера на минеральных
водах. [Это очевидная ошибка. — Прим. издателя.]
— Ну, и Бог с тобой, — сказала она
у двери кабинета, где уже
были приготовлены ему абажур на свече и графин
воды у кресла. — А я напишу в Москву.
Ему
было девять лет, он
был ребенок; но душу свою он знал, она
была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его
была переполнена жаждой познания. И он учился
у Капитоныча,
у няни,
у Наденьки,
у Василия Лукича, а не
у учителей. Та
вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.