Неточные совпадения
И уже
был день, когда ее понукающее приглашение: «Ну, в постельку» — вдруг вызвало у него темное раздражение, какую-то непонятную
обиду.
Решил пойти к брату и убедить его, что рассказ о Марине
был вызван естественным чувством
обиды за человека, которого обманывают. Но, пока он мылся, одевался, оказалось, что брат и Кутузов уехали в Кронштадт.
Климу показалось, что мать ухаживает за Варавкой с демонстративной покорностью, с
обидой, которую она не может или не хочет скрыть. Пошумев полчаса,
выпив три стакана чая, Варавка исчез, как исчезает со сцены театра, оживив пьесу, эпизодическое лицо.
По воскресеньям, вечерами, у дяди Хрисанфа собирались его приятели, люди солидного возраста и одинакового настроения; все они
были обижены, и каждый из них приносил слухи и факты, еще более углублявшие их
обиды; все они любили
выпить и
поесть, а дядя Хрисанф обладал огромной кухаркой Анфимовной, которая пекла изумительные кулебяки. Среди этих людей
было два актера, убежденных, что они сыграли все роли свои так, как никто никогда не играл и уже никто не сыграет.
Глаза Клима, жадно поглотив царя, все еще видели его голубовато-серую фигуру и на красивеньком лице — виноватую улыбку. Самгин чувствовал, что эта улыбка лишила его надежды и опечалила до слез. Слезы явились у него раньше, но это
были слезы радости, которая охватила и подняла над землею всех людей. А теперь вслед царю и затихавшему вдали крику Клим плакал слезами печали и
обиды.
О женщинах невозможно
было думать, не вспоминая Лидию, а воспоминание о ней всегда будило ноющую грусть, уколы
обиды.
Он
был крайне смущен внезапно вспыхнувшей
обидой на отца, брата и чувствовал, что
обида распространяется и на Айно. Он пытался посмотреть на себя, обидевшегося, как на человека незнакомого и стесняющего, пытался отнестись к
обиде иронически.
В одном письме мать доказывала необходимость съездить в Финляндию. Климу показалось, что письмо написано в тоне
обиды на отца за то, что он болен, и, в то же время, с полным убеждением, что отец должен
был заболеть опасно. В конце письма одна фраза заставила Клима усмехнуться...
— Да, — невольно сказал Самгин, видя, что темные глуповатые глаза взмокли и как будто тают. К его
обиде на этого человека присоединилось удивление пред исповедью Митрофанова. Но все-таки эта исповедь немножко трогала своей несомненной искренностью, и все-таки
было лестно слышать сердечные изъявления Митрофанова; он стал менее симпатичен, но еще более интересен.
«Наверное, так», — подумал он, не испытывая ни ревности, ни
обиды, — подумал только для того, чтоб оттолкнуть от себя эти мысли. Думать нужно
было о словах Варвары, сказавшей, что он себя насилует и идет на убыль.
Особенно
был раздражен бритоголовый человек, он расползался по столу, опираясь на него локтем, протянув правую руку к лицу Кутузова. Синий шар головы его теперь пришелся как раз под опаловым шаром лампы, смешно и жутко повторяя его. Слов его Самгин не слышал, а в голосе чувствовал личную и горькую
обиду. Но
был ясно слышен сухой голос Прейса...
— Кочура этот — еврей? Точно знаете — не еврей? Фамилия смущает. Рабочий? Н-да. Однако непонятно мне: как это рабочий своим умом на самосуд — за
обиду мужикам пошел? Наущение со стороны в этом
есть как будто бы? Вообще пистолетные эти дела как-то не объясняют себя.
«Негодяи», — ругал Самгин обывателей, смутно чувствуя, что в его
обиде на них
есть какое-то противоречие. Он вообще чувствовал себя запутанным, разбитым, бессильным.
И, как всякий человек в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди шли очень быстро, небольшими группами, и, должно
быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы в такт шагам; женский голос спросил тоном
обиды...
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и, глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он говорит мне: «Прости, сволочи они, а не простишь — на той же березе повешусь». — «Нет, говорю, дерево это не погань, не смей, Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем людям, ни богу никогда
обиды моей не прощу». Ох, не прощу, нет уж! Семнадцать месяцев держал он меня, все уговаривал,
пить начал, потом — застудился зимою…
— Томилин инстинктом своим в бога уперся, ну — он трус, рыжий боров. А я как-то задумался: по каким мотивам действую? Оказалось — по мотивам личной
обиды на судьбу да — по молодечеству.
Есть такая теорийка: театр для себя, вот я, должно
быть, и разыгрывал сам себя пред собою. Скучно. И — безответственно.
Люди смеялись, покрикивали, может
быть, это не относилось к нему, но увеличивало тошнотворное ощущение отравы
обидой.
Был момент нервной судороги в горле, и взрослый, почти сорокалетний человек едва подавил малодушное желание заплакать от
обиды.
— Цапля, вино какое-нибудь —
есть? Давай, давай!
Был вчера на именинах у одного жулика,
пили до шести часов утра. Сорок рублей в карты проиграл —
обида!
Для Самгина это
была встреча не из тех, которые радуют, да и вообще он не знал таких встреч, которые радовали бы. Однако в этот час он определенно почувствовал, что, когда встречи с людями будили в нем что-то похожее на зависть, на
обиду пред легкостью, с которой люди изменяли свои позиции, свои системы фраз, — это
было его ошибкой.
Она слышала от самой Амалии Ивановны, что мать даже обиделась приглашением и предложила вопрос: «Каким образом она могла бы посадить рядом с этой девицейсвою дочь?» Соня предчувствовала, что Катерине Ивановне как-нибудь уже это известно, а обида ей, Соне, значила для Катерины Ивановны более, чем обида ей лично, ее детям, ее папеньке, одним словом,
была обидой смертельною, и Соня знала, что уж Катерина Ивановна теперь не успокоится, «пока не докажет этим шлепохвосткам, что они обе» и т. д. и т. д.