Неточные совпадения
Она сутула, почти горбатая, очень полная,
а двигалась легко и ловко, точно большая кошка, — она и мягкая такая
же,
как этот ласковый зверь.
— Запылилася, окоптела, — ах ты, мать всепомощная, радость неизбывная! Гляди, Леня, голуба́ душа, письмо
какое тонкое, фигурки-то махонькие,
а всякая отдельно стоит. Зовется это Двенадцать праздников, в середине
же божия матерь Феодоровская, предобрая.
А это вот — Не рыдай мене, мати, зряще во гробе…
— Весь пожар видел, с начала? Бабушка-то
как,
а? Старуха ведь… Бита, ломана… То-то
же! Эх! вы-и…
— Ну, вот еще выдумал! — усмехнулась она и тотчас
же задумчиво прибавила: — Где уж мне: колдовство — наука трудная.
А я вот и грамоты не знаю — ни аза; дедушка-то вон
какой грамотей едучий,
а меня не умудрила богородица.
Мне именно и нужно было в сад:
как только я появлялся в нем, на горке, — мальчишки из оврага начинали метать в меня камнями,
а я с удовольствием отвечал им тем
же.
— Вот оно, чего ради жили, грешили, добро копили! Кабы не стыд, не срам, позвать бы полицию,
а завтра к губернатору… Срамно!
Какие же это родители полицией детей своих травят? Ну, значит, лежи, старик.
— Что, редькин сын, опять дрался? Да что
же это такое,
а!
Как я тебя начну, с руки на руку…
А по другую сторону ворот стоял амбар, совершенно такой
же по фасаду,
как и дом, тоже с тремя окнами, но фальшивыми: на серую стену набиты наличники, и в них белой краской нарисованы переплеты рам.
Если он падал — они смеялись,
как всегда смеются над упавшим, но смеялись не злорадно, тотчас
же помогали ему встать,
а если он выпачкал руки или колена, они вытирали пальцы его и штаны листьями лопуха, платками,
а средний мальчик добродушно говорил...
С того дня у нас возникла молчаливая, злая война: он старался будто нечаянно толкнуть меня, задеть вожжами, выпускал моих птиц, однажды стравил их кошке и по всякому поводу жаловался на меня деду, всегда привирая,
а мне всё чаще казалось, что он такой
же мальчишка,
как я, только наряжен стариком.
Они рассказывали о своей скучной жизни, и слышать это мне было очень печально; говорили о том,
как живут наловленные мною птицы, о многом детском, но никогда ни слова не было сказано ими о мачехе и отце, — по крайней мере я этого не помню. Чаще
же они просто предлагали мне рассказать сказку; я добросовестно повторял бабушкины истории,
а если забывал что-нибудь, то просил их подождать, бежал к бабушке и спрашивал ее о забытом. Это всегда было приятно ей.
Перед вечером пришел полицейский, уже другой, рыжий и толстый, он сидел в кухне на лавке, дремал, посапывая и кланяясь,
а когда бабушка спрашивала его: «
Как же это дознались?» — он отвечал не сразу и густо...
После святок мать отвела меня и Сашу, сына дяди Михаила, в школу. Отец Саши женился, мачеха с первых
же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию бабушки, дед взял Сашу к себе. В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что на вопрос: «
Как твоя фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», —
а надобно сказать: «Моя фамилия — Пешков».
А также нельзя сказать учителю: «Ты, брат, не кричи, я тебя не боюсь…»
— Ты этого еще не можешь понять, что значит — жениться и что — венчаться, только это — страшная беда, ежели девица, не венчаясь, дитя родит! Ты это запомни да,
как вырастешь, на такие дела девиц не подбивай, тебе это будет великий грех,
а девица станет несчастна, да и дитя беззаконно, — запомни
же, гляди! Ты живи, жалеючи баб, люби их сердечно,
а не ради баловства, это я тебе хорошее говорю!
Однажды я заснул под вечер,
а проснувшись, почувствовал, что и ноги проснулись, спустил их с кровати, — они снова отнялись, но уже явилась уверенность, что ноги целы и я буду ходить. Это было так ярко хорошо, что я закричал от радости, придавил всем телом ноги к полу, свалился, но тотчас
же пополз к двери, по лестнице, живо представляя,
как все внизу удивятся, увидав меня.
— Да, да, — сказала она тихонько, — не нужно озорничать! Вот скоро мы обвенчаемся, потом поедем в Москву,
а потом воротимся, и ты будешь жить со мной. Евгений Васильевич очень добрый и умный, тебе будет хорошо с ним. Ты будешь учиться в гимназии, потом станешь студентом, — вот таким
же,
как он теперь,
а потом доктором. Чем хочешь, — ученый может быть чем хочет. Ну, иди, гуляй…
—
Как же это? Ведь это надобно учить!
А может, что-нибудь знаешь, слыхал? Псалтырь знаешь? Это хорошо! И молитвы? Ну, вот видишь! Да еще и жития? Стихами? Да ты у меня знающий…
Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок ты скверный…
Как же они едят,
а я не ем? Отчего
же я, черт возьми, не могу так
же? Разве они не такие
же проезжающие,
как и я?
Анна Андреевна. Вот хорошо!
а у меня глаза разве не темные? самые темные.
Какой вздор говорит!
Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)
А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид,
а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Мишка. Да для вас, дядюшка, еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать,
а вот
как барин ваш сядет за стол, так и вам того
же кушанья отпустят.
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с тобой теперь птицы сделались!
а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой
же, теперь
же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?