Цитаты со словом «комнаты»
В полутемной тесной
комнате, на полу, под окном, лежит мой отец, одетый в белое и необыкновенно длинный; пальцы его босых ног странно растопырены, пальцы ласковых рук, смирно положенных на грудь, тоже кривые; его веселые глаза плотно прикрыты черными кружками медных монет, доброе лицо темно и пугает меня нехорошо оскаленными зубами.
Она говорила ласково, весело, складно. Я с первого же дня подружился с нею, и теперь мне хочется, чтобы она скорее ушла со мною из этой
комнаты.
Я уже давно стою в
комнате, но она ни разу не взглянула на меня, — причесывает отца и всё рычит, захлебываясь слезами.
Мне страшно; они возятся на полу около отца, задевают его, стонут и кричат, а он неподвижен и точно смеется. Это длилось долго — возня на полу; не однажды мать вставала на ноги и снова падала; бабушка выкатывалась из
комнаты, как большой черный мягкий шар; потом вдруг во тьме закричал ребенок.
Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислонясь к правому откосу и начиная собою улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязно-розовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне большим, но внутри его, в маленьких полутемных
комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьев метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах.
В субботу, перед всенощной, кто-то привел меня в кухню; там было темно и тихо. Помню плотно прикрытые двери в сени и в
комнаты, а за окнами серую муть осеннего вечера, шорох дождя. Перед черным челом печи на широкой скамье сидел сердитый, непохожий на себя Цыганок; дедушка, стоя в углу у лохани, выбирал из ведра с водою длинные прутья, мерял их, складывая один с другим, и со свистом размахивал ими по воздуху. Бабушка, стоя где-то в темноте, громко нюхала табак и ворчала...
Дед засек меня до потери сознания, и несколько дней я хворал, валяясь вверх спиною на широкой жаркой постели в маленькой
комнате с одним окном и красной, неугасимой лампадой в углу пред киотом со множеством икон.
Прежде всего меня очень поразила ссора бабушки с матерью: в тесноте
комнаты бабушка, черная и большая, лезла на мать, заталкивая ее в угол, к образам, и шипела...
Это меня смущало: трудно было признать, что в доме всё хорошо; мне казалось, в нем живется хуже и хуже. Однажды, проходя мимо двери в
комнату дяди Михаила, я видел, как тетка Наталья, вся в белом, прижав руки ко груди, металась по комнате, вскрикивая негромко, но страшно...
Однажды, когда она стояла на коленях, сердечно беседуя с богом, дед, распахнув дверь в
комнату, сиплым голосом сказал...
— Да что ты! — крикнула бабушка, вскинувшись с пола, и оба, тяжко топая, бросились в темноту большой парадной
комнаты.
Очнулся я в парадной
комнате, в углу, под образа-ми, на коленях у деда; глядя в потолок, он покачивал меня и говорил негромко...
Над головой его ярко горела лампада, на столе, среди
комнаты, — свеча, а в окно уже смотрело мутное зимнее утро.
Всё болело; голова у меня была мокрая, тело тяжелое, но не хотелось говорить об этом, — всё кругом было так странно: почти на всех стульях
комнаты сидели чужие люди: священник в лиловом, седой старичок в очках и военном платье и еще много; все они сидели неподвижно, как деревянные, застыв в ожидании, и слушали плеск воды где-то близко. У косяка двери стоял дядя Яков, вытянувшись, спрятав руки за спину. Дед сказал ему...
Дядя поманил меня пальцем и пошел на цыпочках к двери бабушкиной
комнаты, а когда я влез на кровать, он шепнул...
Дверь очень медленно открылась, в
комнату вползла бабушка, притворила дверь плечом, прислонилась к ней спиною и, протянув руки к синему огоньку неугасимой лампады, тихо, по-детски жалобно, сказала...
Весь дом был тесно набит квартирантами; только в верхнем этаже дед оставил большую
комнату для себя и приема гостей, а бабушка поселилась со мною на чердаке.
Помню, был тихий вечер; мы с бабушкой пили чай в
комнате деда; он был нездоров, сидел на постели без рубахи, накрыв плечи длинным полотенцем, и, ежеминутно отирая обильный пот, дышал часто, хрипло. Зеленые глаза его помутнели, лицо опухло, побагровело, особенно багровы были маленькие острые уши. Когда он протягивал руку за чашкой чая, рука жалобно тряслась. Был он кроток и не похож на себя.
Он вскрикивал и, точно обожженный, бегал по
комнате, болезненно покрякивая, ругая детей, грозя бабушке маленьким сухим кулаком.
Я сидел на лежанке ни жив ни мертв, не веря тому, что видел: впервые при мне он ударил бабушку, и это было угнетающе гадко, открывало что-то новое в нем, — такое, с чем нельзя было примириться и что как будто раздавило меня. А он всё стоял, вцепившись в косяк, и, точно пеплом покрываясь, серел, съеживался. Вдруг вышел на середину
комнаты, встал на колени и, не устояв, ткнулся вперед, коснувшись рукою пола, но тотчас выпрямился, ударил себя руками в грудь...
Я съехал с теплых изразцов лежанки, как по льду, бросился вон; наверху бабушка, расхаживая по
комнате, полоскала рот.
Села у окна и, посасывая губу, стала часто сплевывать в платок. Раздеваясь, я смотрел на нее: в синем квадрате окна над черной ее головою сверкали звезды. На улице было тихо, в
комнате — темно.
Снова началось что-то кошмарное. Однажды вечером, когда, напившись чаю, мы с дедом сели за Псалтырь, а бабушка начала мыть посуду, в
комнату ворвался дядя Яков, растрепанный, как всегда, похожий на изработанную метлу. Не здоровавшись, бросив картуз куда-то в угол, он скороговоркой начал, встряхиваясь, размахивая руками...
Прошелся по
комнате, расправляя плечи, подошел к двери, резко закинул тяжелый крюк в пробой и обратился к Якову...
Я бегу вниз, стучусь в
комнату деда.
За бабушкой не угнаться в эти часы, а без нее страшно; я спускаюсь в
комнату деда, но он хрипит встречу мне...
Кабатчица отвела бабушку в
комнату деда; скоро и он явился туда, угрюмо подошел к бабушке.
Мне казалось, что после этих слов в
комнате наступала особенная тишина, — даже мухи жужжат осторожнее.
Уже самовар давно фыркает на столе, по
комнате плавает горячий запах ржаных лепешек с творогом, — есть хочется! Бабушка хмуро прислонилась к притолоке и вздыхает, опустив глаза в пол; в окно из сада смотрит веселое солнце, на деревьях жемчугами сверкает роса, утренний воздух вкусно пахнет укропом, смородиной, зреющими яблоками, а дед всё еще молится, качается, взвизгивает...
Сначала он висел в
комнате деда, но скоро дед изгнал его к нам, на чердак, потому что скворец выучился дразнить дедушку; дед внятно произносит слова молитв, а птица, просунув восковой желтый нос между палочек клетки, высвистывает...
Но особенно крепко захватил и потянул меня к себе нахлебник Хорошее Дело. Он снимал в задней половине дома
комнату рядом с кухней, длинную, в два окна — в сад и на двор.
Вся
комната его была заставлена и завалена какими-то ящиками, толстыми книгами незнакомой мне гражданской печати, всюду стояли бутылки с разноцветными жидкостями, куски меди и железа, прутья свинца.
А иногда вдруг останавливался среди
комнаты или у окна и долго стоял, закрыв глаза, подняв лицо, остолбеневший, безмолвный.
Заглянул со двора в окно его
комнаты, — она была пуста и похожа на чулан, куда наскоро, в беспорядке, брошены разные ненужные вещи, — такие же ненужные и странные, как их хозяин.
Сливая в толстые белые чашки разные жидкости, смотрит, как они дымятся, наполняют
комнату едким запахом, морщится, смотрит в толстую книгу и мычит, покусывая красные губы, или тихонько тянет сиповатым голосом...
Потрясенный виденным, я не успел удивиться его словам и продолжал говорить, но он обнял меня и, расхаживая по
комнате, спотыкаясь, заговорил...
— Разве ты не знаешь?
Комната нужна для твоей матери…
Вечером он уехал, ласково простившись со всеми, крепко обняв меня. Я вышел за ворота и видел, как он трясся на телеге, разминавшей колесами кочки мерзлой грязи. Тотчас после его отъезда бабушка принялась мыть и чистить грязную
комнату, а я нарочно ходил из угла в угол и мешал ей.
Они ушли в соседнюю
комнату, долго шептались там, и, когда бабушка снова пришла в кухню, мне стало ясно, что случилось что-то страшное.
Весь вечер до поздней ночи в кухне и
комнате рядом с нею толпились и кричали чужие люди, командовала полиция, человек, похожий на дьякона, писал что-то и спрашивал, крякая, точно утка...
— Эх, курочки-и! — закричал, засвистел мужик, трогая лошадей вожжами, наполнив тишину весельем; лошади дружно рванули в поле, я поглядел вслед им, прикрыл ворота, но, когда вошел в пустую кухню, рядом в
комнате раздался сильный голос матери, ее отчетливые слова...
— Мать приехала, ступай! Постой… — Качнул меня так, что я едва устоял на ногах, и толкнул к двери в
комнату: — Иди, иди…
Она стояла среди
комнаты, наклонясь надо мною, сбрасывая с меня одежду, повертывая меня, точно мяч; ее большое тело было окутано теплым и мягким красным платьем, широким, как мужицкий чапан, его застегивали большие черные пуговицы от плеча и — наискось — до подола. Никогда я не видел такого платья.
Мать встала, проплыла по
комнате, точно заревое облако, остановилась за спиной деда.
Когда я остался с нею в ее
комнате, она села на диван, поджав под себя ноги, и сказала, хлопнув ладонью рядом с собою...
Рассказывать о дедушке не хотелось, я начал говорить о том, что вот в этой
комнате жил очень милый человек, но никто не любил его, и дед отказал ему от квартиры. Видно было, что эта история не понравилась матери, она сказала...
Словно вспоминая давно забытое, она назвала несколько городов и всё кружилась по
комнате бесшумно, как ястреб.
Я видел также, что дед готовит что-то, пугающее бабушку и мать. Он часто запирался в
комнате матери и ныл, взвизгивал там, как неприятная мне деревянная дудка кривобокого пастуха Никанора. Во время одной из таких бесед мать крикнула на весь дом...
Скоро он попросил постояльцев очистить квартиру, а когда они уехали — привез откуда-то два воза разной мебели, расставил их в передних
комнатах и запер большим висячим замком...
Было два или три таких вечера, памятных своей давящей скукой, потом часовых дел мастер явился днем, в воскресенье, тотчас после поздней обедни. Я сидел в
комнате матери, помогая ей разнизывать изорванную вышивку бисером, неожиданно и быстро приоткрылась дверь, бабушка сунула в комнату испуганное лицо и тотчас исчезла, громко шепнув...
Цитаты из русской классики со словом «комнаты»
Ассоциации к слову «комнаты»
Синонимы к слову «комнаты»
Предложения со словом «комната»
- В соседней комнате стояли три мраморных стола, а в углу – опрокинутый шкаф, вроде тех, в которых в больницах хранят инструменты.
- При наличии в ванной комнате большого окна, пропускающего значительное количество солнечных лучей, самым удачным вариантом будет комбинация голубых и фиолетовых тонов.
- В большой комнате стояли две кровати, покрытые лоскутными одеялами, а у окна – длинный стол, скамья и табуретки из обрубков стволов.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «комната»
Значение слова «комната»
КО́МНАТА, -ы, ж. 1. Отдельное помещение в квартире, доме, отгороженное стенами, перегородками. Квартира из трех комнат. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова КОМНАТА
Афоризмы русских писателей со словом «комната»
- Не одни местоимения сей и оный, но и причастие вообще и множество слов необходимых обыкновенно избегаются в разговор. Мы не говорим: карета скачущая по мосту, слуга, метущий комнату; мы говорим: которая скачет, который метёт и пр., — заменяя выразительную краткость причастия вялым оборотом. Из того ещё не следует, что в русском языке причастие должно быть уничтожено. Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя.
- Только в старости узнаешь, что"надо было хорошо жить". В юности это даже не приходит на ум. И в зрелом возрасте — не приходит. А в старости воспоминание о добром поступке, о ласковом отношении — единственный"светлый гость"в"комнату"(в душу).
- Если где слишком много толкуют о добродетели — это все равно, как если бы в комнате у больного слишком накурено благовониями; наверно, перед этим совершилась какая-нибудь пакость.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно