Ольга Алексеевна (возбужденно). Нет, не говори! Ты не можешь судить… Не можешь! Ты не знаешь, какое это тяжелое, гнетущее чувство — ответственность перед детьми! Ведь они будут спрашивать меня,
как надо жить… А что я скажу?
(Кланяется и идет к сцене, где собравшаяся публика молча смотрит, как Замыслов, с книгой в руке, тоже молча крадется по сцене, показывая Семенову,
как надо играть. Из дачи поспешно идет Басов с удочками.)
Неточные совпадения
Басов (осматривает комнату). Это — пустяки! От прислуги все равно ничего не скроешь…
Как у нас пусто!
Надо бы, Варя, прикрыть чем-нибудь эти голые стены… Какие-нибудь рамки… картинки… а то, посмотри,
как неуютно!.. Ну, я пойду. Дай мне лапку…
Какая ты холодная со мной, неразговорчивая… отчего, а? И лицо у тебя такое скучное, отчего? Скажи!
Влас. Да вы чего же раньше времени беспокоитесь? Может, они не спросят? Может быть, сами догадаются,
как именно
надо жить…
Ольга Алексеевна. Боже мой! Когда при мне говорят что-нибудь строгое, обвиняющее… я вся съеживаюсь… точно это про меня говорят, меня осуждают!
Как мало в жизни ласкового! Мне пора домой! У тебя хорошо, Варя… всегда что-нибудь услышишь, вздрогнешь лучшей частью души… Поздно уже,
надо идти домой…
Замыслов. Слушайте! Это
надо читать в костюме — белом… широком… и пушистом,
как эдельвейс! Вы понимаете? Это будет безумно красиво! Великолепно!
Шалимов. И я не понимаю… но чувствую. Иду по улице и вижу каких-то людей… У них совершенно особенные физиономии… и глаза… Смотрю я на них и чувствую: не будут они меня читать… не интересно им это… А зимой читал я на одном вечере и тоже… вижу — смотрит на меня множество глаз, внимательно, с любопытством смотрят, но это чужие мне люди, не любят они меня. Не нужен я им…
как латинский язык… Стар я для них… и все мои мысли — стары… И я не понимаю, кто они? Кого они любят? Чего им
надо?
Ольга Алексеевна (раздраженно). Он бегает от меня и детей… Я понимаю, он заработался, ему
надо отдохнуть… Но ведь и я тоже устала… О,
как я устала. Я ничего не могу делать, у меня все не ладится… это злит меня. Он должен помнить, что молодость мою, все мои силы я отдала ему.
Басов. Что ты волнуешься так? Ну, не
надо говорить — и не
надо! Но
как это глупо, а? И Марья Львовна…
Марья Львовна. Я никакая!
Как все мы… Я несчастная баба! Помогите мне! Его
надо оттолкнуть от меня… Я не могу этого сделать… я — уеду!..
Басов (опускаясь на сено). Я и опять сяду… Наслаждаться природой
надо сидя… Природа, леса, деревья… сено… люблю природу! (Почему-то грустным голосом.) И людей люблю… Люблю мою бедную, огромную, нелепую страну… Россию мою! Все и всех я люблю!.. У меня душа нежная,
как персик! Яков, ты воспользуйся, это хорошее сравнение: душа нежная,
как персик…
Басов (Власу). Ну, батенька, вы отличились!
Как же теперь? Вы оскорбили мою сестру… и Якова, который… он писатель! Всеми уважаемый! К тому же Суслов… наконец, Рюмин! Вам
надо извиниться…
Варвара Михайловна. Молчи… не
надо! (Истерически.)
Какие все мы противные… О! Почему?
Когда он ушел, ужасная грусть стеснила мое сердце. Судьба ли нас свела опять на Кавказе, или она нарочно сюда приехала, зная, что меня встретит?.. и как мы встретимся?.. и потом, она ли это?.. Мои предчувствия меня никогда не обманывали. Нет в мире человека, над которым прошедшее приобретало бы такую власть,
как надо мною. Всякое напоминание о минувшей печали или радости болезненно ударяет в мою душу и извлекает из нее все те же звуки… Я глупо создан: ничего не забываю, — ничего!
Дико́й. Что ж ты, украдешь, что ли, у кого? Держите его! Этакой фальшивый мужичонка! С этим народом
какому надо быть человеку? Я уж не знаю. (Обращаясь к народу.) Да вы, проклятые, хоть кого в грех введете! Вот не хотел нынче сердиться, а он, как нарочно, рассердил-таки. Чтоб ему провалиться! (Сердито.) Перестал, что ль, дождик-то?
Рассмотрев хорошенько ее покрасневший и воспаленный глаз, он прописал ей примочку, которую тут же сам составил, и, разорвав на части свой платок, показал ей,
как надо примачивать.
Неточные совпадения
Так вот
как, благодетели, // Я жил с моею вотчиной, // Не правда ль, хорошо?..» // — Да, было вам, помещикам, // Житье куда завидное, // Не
надо умирать!
Идем домой понурые… // Два старика кряжистые // Смеются… Ай, кряжи! // Бумажки сторублевые // Домой под подоплекою // Нетронуты несут! //
Как уперлись: мы нищие — // Так тем и отбоярились! // Подумал я тогда: // «Ну, ладно ж! черти сивые, // Вперед не доведется вам // Смеяться
надо мной!» // И прочим стало совестно, // На церковь побожилися: // «Вперед не посрамимся мы, // Под розгами умрем!»
— Теперь посмотрим, братия, // Каков попу покой? // Начать, признаться,
надо бы // Почти с рожденья самого, //
Как достается грамота // поповскому сынку, //
Какой ценой поповичем // Священство покупается, // Да лучше помолчим! //....................... //.......................
Жить
надо, старче, по-моему: // Сколько холопов гублю, // Мучу, пытаю и вешаю, // А поглядел бы,
как сплю!»
Ему не нужно было очень строго выдерживать себя, так
как вес его
как раз равнялся положенным четырем пудам с половиною; но
надо было и не потолстеть, и потому он избегал мучного и сладкого.