За обедней в воскресенье собор был набит битком: окуровцы,
обливаясь потом, внимательно слушали красивую проповедь отца Исаии: он говорил об Авессаломе и Петре Великом, о мудрости царя Соломона, о двенадцатом годе и Севастополе, об уничтожении крепостного права, о зависти иностранных держав к могуществу и богатству России, а также и о том, что легковерие — пагубно.
Но, вспоминая неутомимое тело Глафиры, певучий носовой звук ее речей и заглатывающий взгляд синих пьяных глаз, он сжимал кулаки, скрипел зубами и готов был реветь от обиды. Точно пила резала ему грудь, он
обливался потом от возбуждения, бродил по арестантской, шатаясь, как слепой, и скороговоркою, сквозь зубы говорил...
— Вы оттого и не знаете жизни, не ведаете чужих скорбей: кому что нужно, зачем мужик
обливается потом, баба жнет в нестерпимый зной — все оттого, что вы не любили! А любить, не страдая — нельзя. Нет! — сказал он, — если б лгал ваш язык, не солгали бы глаза, изменились бы хоть на минуту эти краски. А глаза ваши говорят, что вы как будто вчера родились…
— «Ну?» — «Что письма ваши прибыли туда… благополучно», — выговорил он наконец,
обливаясь потом, как будто дотащил воз до места.
Жутко. И почему-то — душно, я
обливаюсь потом, хотя ночь свежая. Успею ли я добежать до сторожки, в случае если старик Калинин начнет вылезать из могилы?
Неточные совпадения
Тут Сеня помогать товарищу принялся, // Пыхтел, весь
потом обливался, // И Феде, наконец, вскарабкаться помог.
Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь от бледной истины; уже не сетовал, когда от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если не
обливалось оно кровью, если не выступал холодный
пот на лбу и
потом не ложилась надолго длинная тень на его жизнь.
Столовая гора понемногу раздевается от облаков. Сначала показался угол,
потом вся вершина, наконец и основание. По зелени ее заблистало солнце, в пять минут все высохло, кругом меня по кустам щебетали колибри, и весь Капштат, с окрестностями,
облился ярким золотым блеском. Мне вчуже стало обидно за отца Аввакума.
Как скоро весть об этом событии дошла до нас, опять на несколько времени опустел наш дом: все сбегали посмотреть утопленника и все воротились с такими страшными и подробными рассказами, что я не спал почти всю ночь, воображая себе старого мельника, дрожа и
обливаясь холодным
потом.
Добрый мой отец,
обливаясь слезами, всех поднимал и обнимал, а своей матери, идущей к нему навстречу, сам поклонился в ноги и
потом, целуя ее руки, уверял, что никогда из ее воли не выйдет и что все будет идти по-прежнему.