— Вот тебе циркуль! Смеряй все линии, нанеси концы их
на бумагу точками, потом проведи по линейке карандашом от точки до точки. Сначала вдоль — это будут горизонтальные, потом поперек — это вертикальные. Валяй!
Неточные совпадения
Посредине,
на возвышении, покрытом куском кумача, стоял маленький гроб, оклеенный свинцовой
бумагой, до половины прикрытый лоскутом чего-то похожего
на парчовый покров, из-под покрова высовывались серенькие птичьи лапки и остроносая головка воробья.
За гробом возвышался аналой,
на нем лежал медный нательный крест, а вокруг аналоя горели три восковые огарка, укрепленные в подсвечниках, обвитых серебряной и золотой
бумагой от конфет.
Все в комнате было
на своем месте, только угол матери печально пустовал, да
на стене, над постелью деда, висел лист
бумаги с крупною надписью печатными буквами...
Тотчас после утреннего чая, в восемь часов, хозяин с братом раздвигали стол, раскладывали
на нем листы белой
бумаги, готовальни, карандаши, блюдца с тушью и принимались за работу, один
на конце стола, другой против него.
На листе
бумаги был изображен фасад двухэтажного дома со множеством окон и лепных украшений.
Я иду
на чердак, взяв с собою ножницы и разноцветной
бумаги, вырезаю из нее кружевные рисунки и украшаю ими стропила… Все-таки пища моей тоске. Мне тревожно хочется идти куда-то, где меньше спят, меньше ссорятся, не так назойливо одолевают бога жалобами, не так часто обижают людей сердитым судом.
…Украшая стропила чердака узорами из розовой чайной
бумаги, листиками свинца, листьями деревьев и всякой всячиной, я распевал
на церковные мотивы все, что приходило в голову, как это делают калмыки в дороге...
Сижу я
на чердаке,
С ножницами в руке.
Режу
бумагу, режу…
Скушно мне, невеже!
Пыл бы я собакой —
Бегал бы где хотел,
А теперь орет
на меня всякой:
Сиди да молчи, пострел,
Молчи, пока цел!
Я сделал это и снова увидал ее
на том же месте, также с книгой в руках, но щека у нее была подвязана каким-то рыжим платком, глаз запух. Давая мне книгу в черном переплете, закройщица невнятно промычала что-то. Я ушел с грустью, унося книгу, от которой пахло креозотом и анисовыми каплями. Книгу я спрятал
на чердак, завернув ее в чистую рубашку и
бумагу, боясь, чтобы хозяева не отняли, не испортили ее.
Когда комнаты стояли пустые, в ожидании новых насельников, я зашел посмотреть
на голые стены с квадратными пятнами
на местах, где висели картины, с изогнутыми гвоздями и ранами от гвоздей. По крашеному полу были разбросаны разноцветные лоскутки, клочья
бумаги, изломанные аптечные коробки, склянки от духов и блестела большая медная булавка.
В конверте,
на листе
бумаги с бланком больницы, было написано крупными буквами...
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища… Я не знаю, как могло начальство поверить ему такую должность: он хуже, чем якобинец, и такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить трудно. Не прикажете ли, я все это изложу лучше
на бумаге?
— Куда ж еще вы их хотели пристроить? Да, впрочем, ведь кости и могилы — все вам остается, перевод только
на бумаге. Ну, так что же? Как же? отвечайте, по крайней мере.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да зачем же?.. А впрочем, тут и чернила, только
бумаги — не знаю… Разве
на этом счете?
Добчинский. А, это Антон Антонович писали
на черновой
бумаге по скорости: там какой-то счет был написан.
Аммос Федорович. А я
на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь
бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу
на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Но
бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал
на съезжую почти весь город, так что не было дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
Потом остановились
на мысли, что будет произведена повсеместная «выемка», и стали готовиться к ней: прятали книги, письма, лоскутки
бумаги, деньги и даже иконы — одним словом, все, в чем можно было усмотреть какое-нибудь «оказательство».