Неточные совпадения
Море… Здесь
я в первый раз понял, что значит «синее» море,
а до сих пор
я знал об этом только
от поэтов, в том числе и
от вас. Синий цвет там, у нас, на севере, — праздничный наряд моря. Там есть у него другие цвета, в Балтийском, например, желтый, в других морях зеленый, так называемый аквамаринный. Вот наконец
я вижу и синее море, какого вы не видали никогда.
А нас двое:
я и жена; жалованья
я получаю всего
от 800
до 1000 ф. стерл.» (
от 5000
до 6000 р.).
Напрасно, однако ж,
я глазами искал этих лесов: они растут по морским берегам,
а внутри, начиная
от самого мыса и
до границ колонии, то есть верст на тысячу, почва покрыта мелкими кустами на песчаной почве да искусственно возделанными садами около ферм,
а за границами, кроме редких оазисов, и этого нет.
Несмотря на длинные платья, в которые закутаны китаянки
от горла
до полу,
я случайно, при дуновении ветра, вдруг увидел хитрость. Женщины, с оливковым цветом лица и с черными, немного узкими глазами, одеваются больше в темные цвета. С прической
а la chinoise и роскошной кучей черных волос, прикрепленной на затылке большой золотой или серебряной булавкой, они не неприятны на вид.
Да еще бегали по песку — сначала
я думал — пауки или стоножки,
а это оказались раки всевозможных цветов, форм и величин, начиная
от крошечных, с паука,
до обыкновенных: розовые, фиолетовые, синие — с раковинами, в которых они прятались, и без раковин; они сновали взад и вперед по взморью, круглые, длинные, всякие.
Позвали обедать. Один столик был накрыт особо, потому что не все уместились на полу;
а всех было человек двадцать. Хозяин, то есть распорядитель обеда, уступил
мне свое место. В другое время
я бы поцеремонился; но дойти и
от палатки
до палатки было так жарко, что
я измучился и сел на уступленное место — и в то же мгновение вскочил: уж не то что жарко,
а просто горячо сидеть. Мое седалище состояло из десятков двух кирпичей, служивших каменкой в бане: они лежали на солнце и накалились.
Нет, пусть японцы хоть сейчас посадят
меня в клетку,
а я, с упрямством Галилея, буду утверждать, что они — отрезанные ломти китайской семьи, ее дети, ушедшие на острова и, по географическому своему положению, запершиеся там
до нашего прихода. И самые острова эти, если верить геологам, должны составлять часть, оторвавшуюся некогда
от материка…
Но
я — русский человек и принадлежу к огромному числу потребителей, населяющих пространство
от Кяхты
до Финского залива, —
я за пекое: будем пить не с цветами,
а цветочный чай и подождем, пока англичане выработают свое чутье и вкус
до способности наслаждаться чаем pekoe flower, и притом заваривать,
а не варить его, по своему обыкновению, как капусту.
Устал
я.
До свидания; авось завтра увижу и узнаю, что такое Манила. Мы сделали
от Лю-чу тысячу шестьсот верст
от 9-го
до 16-го февраля… Манила! добрались и
до нее,
а как кажется это недосягаемо из Петербурга! точно так же, как отсюда теперь кажется недосягаем Петербург — ни больше ни меньше.
До свидания. Расскажу вам, что увижу в Маниле.
«
А вы куда изволите: однако в город?» — спросил он. «Да, в Якутск. Есть ли перевозчики и лодки?» — «Как не быть! Куда девается? Вот перевозчики!» — сказал он, указывая на толпу якутов, которые стояли поодаль. «
А лодки?» — спросил
я, обращаясь к ним. «Якуты не слышат по-русски», — перебил смотритель и спросил их по-якутски. Те зашевелились, некоторые пошли к берегу, и
я за ними. У пристани стояли четыре лодки.
От юрты
до Якутска считается девять верст: пять водой и четыре берегом.
Витима — слобода, с церковью Преображения, с сотней жителей, с приходским училищем, и ямщики почти все грамотные. Кроме извоза они промышляют ловлей зайцев, и тулупы у всех заячьи, как у нас бараньи. Они сеют хлеб.
От Витимы еще около четырехсот верст
до Киренска, уездного города, да оттуда девятьсот шестьдесят верст
до Иркутска. Теперь пост, и в Витиме толпа постников, окружавшая мою повозку, утащила у
меня три рыбы, два омуля и стерлядь,
а до рябчиков и другого скоромного не дотронулись: грех!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам?
Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и
я вот ни
от кого
до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам?
Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку,
а вы вот как со
мною поступили!
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь
я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они?
А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий?
А?
А муж, муж? (Немного отступя
от окна, с досадою.)Такой глупый:
до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера
мне подсунули чего-то за завтраком: в голове
до сих пор стучит. Здесь, как
я вижу, можно с приятностию проводить время.
Я люблю радушие, и
мне, признаюсь, больше нравится, если
мне угождают
от чистого сердца,
а не то чтобы из интереса.
А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет,
я не знаю,
а мне, право, нравится такая жизнь.
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала
я, // За дело принялась. // Три года, так считаю
я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется //
От старших да
от деточек, // Уснешь — когда больна… //
А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, //
До смерти не избыть!
— По делом за то, что всё это было притворство, потому что это всё выдуманное,
а не
от сердца. Какое
мне дело было
до чужого человека? И вот вышло, что
я причиной ссоры и что
я делала то, чего
меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…