Неточные совпадения
Экспедиция в Японию — не иголка: ее не спрячешь, не потеряешь. Трудно теперь съездить
и в Италию,
без ведома публики,
тому, кто раз брался за перо. А тут предстоит объехать весь мир
и рассказать об этом так, чтоб слушали рассказ
без скуки,
без нетерпения. Но как
и что рассказывать
и описывать? Это одно
и то же, что спросить, с какою физиономией явиться в общество?
Не лучше ли, когда порядочные люди называют друг друга просто Семеном Семеновичем или Васильем Васильевичем, не одолжив друг друга ни разу, разве ненарочно, случайно, не ожидая ничего один от другого, живут десятки лет, не неся тяжеcти уз, которые несет одолженный перед одолжившим,
и, наслаждаясь друг другом, если можно, бессознательно, если нельзя,
то как можно менее заметно, как наслаждаются прекрасным небом, чудесным климатом в такой стране, где дает это природа
без всякой платы, где этого нельзя ни дать нарочно, ни отнять?
Еще они могли бы тоже принять в свой язык нашу пословицу: не красна изба углами, а красна пирогами, если б у них были пироги, а
то нет; пирожное они подают, кажется, в подражание другим: это стереотипный яблочный пирог да яичница с вареньем
и крем
без сахара или что-то в этом роде.
Как он глумился, увидев на часах шотландских солдат, одетых в яркий, блестящий костюм,
то есть в юбку из клетчатой шотландской материи, но
без панталон
и потому с голыми коленками!
То чувство выражается сознательною мыслью на лице
и выработанным ею спокойствием, а у него лицо все так же кругло, бело,
без всяких отметин
и примет.
О пирожном я не говорю: оно
то же, что
и в Англии,
то есть яичница с вареньем, круглый пирог с вареньем
и маленькие пирожки с вареньем да еще что-то вроде крема,
без сахара, но, кажется… с вареньем.
Напротив, судя по расходам, каких требуют разные учреждения, работы
и особенно войны с кафрами, надо еще удивляться умеренности налогов. Лучшим доказательством этой умеренности служит
то, что колония выдерживает их
без всякого отягощения.
Кафры, или амакоза, со времени беспокойств 1819 года, вели себя довольно смирно. Хотя
и тут не обходилось
без набегов
и грабежей, которые вели за собой небольшие военные экспедиции в Кафрарию; но эти грабежи
и военные стычки с грабителями имели такой частный характер, что вообще можно назвать весь период, от 1819 до 1830 года, если не мирным,
то спокойным.
Может быть, к этому присоединились
и другие причины, но дело в
том, что племя было вытеснено хотя
и без кровопролития, но не
без сопротивления.
Макомо старался взбунтовать готтентотских поселенцев против европейцев
и был, в 1833 году, оттеснен с своим племенем за реку в
то время, когда еще хлеб был на корню
и племя оставалось
без продовольствия.
К сожалению, он чересчур много надеялся на верность черных:
и дружественные племена,
и учрежденная им полиция из кафров,
и, наконец, мирные готтентоты — все это обманывало его, выведывало о числе английских войск
и передавало своим одноплеменникам, а
те делали засады в таких местах, где английские отряды погибали
без всякой пользы.
Если природа не очень разнообразила путь наш,
то живая
и пестрая толпа прохожих
и проезжих всех племен, цветов
и состояний дополняла картину, в которой
без этого оставалось много пустого места.
Я перепугался: бал
и обед! В этих двух явлениях выражалось все, от чего так хотелось удалиться из Петербурга на время, пожить иначе, по возможности
без повторений, а тут вдруг бал
и обед! Отец Аввакум также втихомолку смущался этим. Он не был в Капштате
и отчаивался уже быть. Я подговорил его уехать,
и дня через два, с
тем же Вандиком, который был еще в Саймонстоуне, мы отправились в Капштат.
Но это было нелегко, при качке,
без Фаддеева, который где-нибудь стоял на брасах или присутствовал вверху, на ноках рей: он один знал, где что у меня лежит. Я отворял
то тот,
то другой ящик, а ящики лезли вон
и толкали меня прочь. Хочешь сесть на стул — качнет,
и сядешь мимо. Я лег
и заснул. Ветер смягчился
и задул попутный; судно понеслось быстро.
Между
тем нас окружило множество малайцев
и индийцев. Коричневые, красноватые, полуголые,
без шляп
и в конических тростниковых или черепаховых шляпах, собрались они в лодках около фрегата. Все они кричали, показывая — один обезьяну, другой — корзинку с кораллами
и раковинами, третий — кучу ананасов
и бананов, четвертый — живую черепаху или попугаев.
На другой день утром мы ушли, не видав ни одного европейца, которых всего трое в Анжере. Мы плыли дальше по проливу между влажными, цветущими берегами Явы
и Суматры. Местами, на гладком зеркале пролива, лежали, как корзинки с зеленью, маленькие островки, означенные только на морских картах под именем Двух братьев, Трех сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья,
без имени,
и те обросли густою зеленью.
Но вид этих бритых донельзя голов
и лиц, голых, смугло-желтых тел, этих
то старческих,
то хотя
и молодых, но гладких, мягких, лукавых,
без выражения энергии
и мужественности физиономий
и, наконец, подробности образа жизни, семейный
и внутренний быт, вышедший на улицу, — все это очень своеобразно, но не привлекательно.
Последние
без рессор, но покойны, как люльки; внутри собственно два места; но если потесниться,
то окажется, пожалуй,
и четыре.
Мы остановились
и издали смотрели в кумирню, но там нечего было смотреть:
те же три ниши, что у буддистов, с позолоченными идолами, но
без пестроты, украшенными только живыми цветами.
Он двоих пригласил сесть с собой в карету,
и сам, как сидел в лавке, так в
той же кофте,
без шапки,
и шагнул в экипаж.
Я рад, что был в Сингапуре, но оставил его
без сожаления;
и если возвращусь туда,
то без удовольствия
и только поневоле.
В домах не видать признака жизни, а между
тем в них
и из них вбегают
и выбегают кули, тащат товары, письма, входят
и выходят англичане, под огромными зонтиками, в соломенных или полотняных шляпах,
и все до одного,
и мы тоже, в белых куртках,
без жилета, с едва заметным признаком галстуха.
За обедом был, между прочим, суп из черепахи; но после
того супа, который я ел в Лондоне, этого нельзя было есть. Там умеют готовить, а тут наш Карпов как-то не так зарезал черепаху, не выдержал мяса,
и оно вышло жестко
и грубо. Подавали уток; но утки значительно похудели на фрегате. Зато крику, шуму, веселья было
без конца! Я был подавлен, уничтожен зноем. А товарищи мои пили за обедом херес, портвейн, как будто были в Петербурге!
Дня через три приехали опять гокейнсы,
то есть один Баба
и другой, по обыкновению новый, смотреть фрегат. Они пожелали видеть адмирала, объявив, что привезли ответ губернатора на письма от адмирала
и из Петербурга. Баниосы передали, что его превосходительство «увидел письмо с удовольствием
и хорошо понял»
и что постарается все исполнить. Принять адмирала он,
без позволения, не смеет, но что послал уже курьера в Едо
и ответ надеется получить скоро.
Прожил ли один час из тысячи одной ночи, просидел ли в волшебном балете, или это так мелькнул перед нами один из
тех калейдоскопических узоров, которые мелькнут раз в воображении, поразят своею яркостью, невозможностью
и пропадут
без следа?
Японцы так хорошо устроили у себя внутреннее управление, что совет не может сделать ничего
без сиогуна, сиогун
без совета
и оба вместе
без удельных князей.
И так система их держится
и будет держаться на своих искусственных основаниях до
тех пор, пока не помогут им ниспровергнуть ее… американцы или хоть… мы!
В отдыхальне, как мы прозвали комнату, в которую нас повели
и через которую мы проходили, уже не было никого: сидящие фигуры убрались вон. Там стояли привезенные с нами кресло
и четыре стула. Мы тотчас же
и расположились на них. А кому недостало,
те присутствовали тут же, стоя. Нечего
и говорить, что я пришел в отдыхальню
без башмаков: они остались в приемной зале, куда я должен был сходить за ними. Наконец я положил их в шляпу,
и дело там
и осталось.
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку с чаем, но
без блюдечка. Подойдя к гостю, слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил чашку на пол, за неимением столов
и никакой мебели в комнатах, вставал, кланялся
и уходил. Ужасно неловко было тянуться со стула к полу в нашем платье. Я протягивал
то одну,
то другую руку
и насилу достал. Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок
и ароматен, только
без сахару.
Адмирал не может видеть праздного человека; чуть увидит кого-нибудь
без дела, сейчас что-нибудь
и предложит:
то бумагу написать, а казалось, можно бы morgen, morgen, nur nicht heute, кому посоветует прочесть какую-нибудь книгу; сам даже возьмет на себя труд выбрать ее в своей библиотеке
и укажет, что прочесть или перевести из нее.
Так японцам не удалось
и это крайнее средство,
то есть объявление о смерти сиогуна, чтоб заставить адмирала изменить намерение: непременно дождаться ответа. Должно быть, в самом деле японскому глазу больно видеть чужие суда у себя в гостях! А они,
без сомнения, надеялись, что лишь только они сделают такое важное возражение, адмирал уйдет, они ответ пришлют года через два, конечно отрицательный,
и так дело затянется на неопределенный
и продолжительный срок.
Едешь не торопясь,
без сроку, по своей надобности, с хорошими спутниками; качки нет, хотя
и тряско, но
то не беда.
Я советую вам ехать в дальний вояж
без сапог или в
тех только, которые будут на ногах; но возьмите с собой побольше башмаков
и ботинок…
и то не нужно: везде сделают вам.
Между
тем мы своротили с реки на канал, перешли маленький мостик
и очутились среди пестрой, движущейся толпы, среди говора, разнообразных криков, толчков, запахов, костюмов — словом, на базаре. Здесь представлялась мне полная картина китайского народонаселения
без всяких прикрас, в натуре.
Англичанин этот, про которого я упомянул, ищет впечатлений
и приключений. Он каждый день с утра отправляется, с заряженным револьвером в кармане,
то в лагерь,
то в осажденный город, посмотреть, что там делается, нужды нет, что китайское начальство устранило от себя ответственность за все неприятное, что может случиться со всяким европейцем, который
без особенных позволений
и предосторожностей отправится на место военных действий.
Главные условия свидания состояли в
том, чтобы один из полномочных встретил адмирала при входе в дом, чтобы при угощении обедом или завтраком присутствовали
и они, а не как хотел Овосава: накормить
без себя.
Но я с третьей чашки перестал пробовать
и съел остальное
без всякого анализа,
и все одной
и той же ложкой, прибегая часто к рису, за недостатком хлеба.
Оно
тем более замечательно, что подарок сделан, конечно, с согласия
и даже по повелению правительства,
без воли которого ни один японец, кто бы он ни был, ни принять, ни дать ничего не смеет.
Но для этого надо поступить по-английски,
то есть пойти, например, в японские порты, выйти
без спросу на берег,
и когда станут не пускать, начать драку, потом самим же пожаловаться на оскорбление
и начать войну.
Адмирал сказал им, что хотя отношения наши с ними были не совсем приятны, касательно отведения места на берегу, но он понимает, что губернаторы ничего
без воли своего начальства не делали
и потому против них собственно ничего не имеет, напротив, благодарит их за некоторые одолжения, доставку провизии, воды
и т. п.; но просит только их представить своему начальству, что если оно намерено вступить в какие бы
то ни было сношения с иностранцами,
то пора ему подумать об отмене всех этих стеснений, которые всякой благородной нации покажутся оскорбительными.
Вообще весь рейд усеян мелями
и рифами. Беда входить на него
без хороших карт! а тут одна только карта
и есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки
и очутились — в саду не в саду
и не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых
и отчасти незнакомых деревьев
и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а
то все новое, у нас невиданное.
Улицы, домы, лавки — все это провинциально
и похоже на все в мире, как я теперь погляжу, провинциальные города, в
том числе
и на наши: такие же длинные заборы, длинные переулки
без домов, заросшие травой, пустота, эклектизм в торговле
и отсутствие движения.
В трактир приходили
и уходили разные лица, все в белых куртках, индийцы в грязных рубашках, китайцы
без того и без другого.
Когда я выезжал из города в окрестности, откуда-то взялась
и поехала,
то обгоняя нас,
то отставая, коляска; в ней на первых местах сидел августинец с умным лицом, черными, очень выразительными глазами, с выбритой маковкой,
без шляпы, в белой полотняной или коленкоровой широкой одежде; это бы ничего: «On ne voit que зa», — говорит француженка; но рядом с монахом сидел китаец —
и это не редкость в Маниле.
Музыканты все тагалы: они очень способны к искусствам вообще. У них отличный слух: в полках их учат будто бы
без нот. Не знаю, сколько правды во всем этом, но знаю только, что игра их сделала бы честь любому оркестру где бы
то ни было — чистотой, отчетливостью
и выразительностью.
Но если кто пожелает непременно иметь хорошие сигары не в большом количестве,
тот,
без всяких фактур
и заказов, обращается к кому-нибудь из служащих на фабрике или приходит прямо
и просто, как говорил мой провожатый, заказывает, сколько ему нужно,
и получает за
ту же цену мимо администрации, мимо магазина, куда деньги за эти сигары, конечно, уже не поступают.
Я думал хуже о юртах, воображая их чем-то вроде звериных нор; а это
та же бревенчатая изба, только бревна, составляющие стену, ставятся вертикально; притом она
без клопов
и тараканов, с двумя каминами; дым идет в крышу; лавки чистые. Мы напились чаю
и проспали до утра как убитые.
От Иктенды двадцать восемь верст до Терпильской
и столько же до Цепандинской станции, куда мы
и прибыли часу в осьмом утра, проехав эти 56 верст в совершенной темноте
и во сне. Погода все одна
и та же, холодная, мрачная. Цепандинская станция состоит из бедной юрты
без окон. Здесь, кажется, зимой не бывает станции,
и оттого плоха
и юрта, а может быть, живут тунгусы.
Между
тем они на гребле работают
без устали, тридцать
и сорок верст,
и чуть станем на мель, сейчас бросаются с голыми ногами в воду тащить лодку, несмотря на резкий холод.
На другой стороне я нашел свежих лошадей
и быстро помчался по отличной дороге,
то есть гладкой луговине, но
без колей: это еще была последняя верховая станция.
Я пригласил его пить чай. «У нас чаю
и сахару нет, — вполголоса сказал мне мой человек, — все вышло». — «Как, совсем нет?» — «Всего раза на два». — «Так
и довольно, — сказал я, — нас двое». — «А завтра утром что станете кушать?» Но я знал, что он любил всюду находить препятствия. «Давно ли я видел у тебя много сахару
и чаю?» — заметил я. «Кабы вы одни кушали, а
то по станциям
и якуты,
и якутки, чтоб им…» — «
Без комплиментов! давай что есть!»