Неточные совпадения
Иногда на
другом конце заведут стороной, вполголоса, разговор, что вот
зелень не свежа, да и дорога, что кто-нибудь будто был на берегу и видел лучше, дешевле.
Кожа, как на бобах — на иных
зеленая, на
других желтая.
Море… Здесь я в первый раз понял, что значит «синее» море, а до сих пор я знал об этом только от поэтов, в том числе и от вас. Синий цвет там, у нас, на севере, — праздничный наряд моря. Там есть у него
другие цвета, в Балтийском, например, желтый, в
других морях
зеленый, так называемый аквамаринный. Вот наконец я вижу и синее море, какого вы не видали никогда.
Перед одним кусок баранины, там телятина, и почти все au naturel, как и любят англичане, жаркое, рыба,
зелень и еще карри, подаваемое ежедневно везде, начиная с мыса Доброй Надежды до Китая, особенно в Индии; это говядина или
другое мясо, иногда курица, дичь, наконец, даже раки и особенно шримсы, изрезанные мелкими кусочками и сваренные с едким соусом, который составляется из десяти или более индийских перцев.
Я ехал с бароном Крюднером и
Зеленым, в
другом «карте» сидели Посьет, Вейрих и Гошкевич.
Немногие из них могли похвастать
зеленою верхушкой или скатом, а у большей части были одинаково выветрившиеся, серые бока, которые разнообразились у одной — рытвиной, у
другой — горбом, у третьей — отвесным обрывом.
Хозяева наслаждались, глядя, с каким удовольствием мы, особенно
Зеленый, переходили от одного блюда к
другому.
Взгляд не успевал ловить подробностей этой большой, широко раскинувшейся картины. Прямо лежит на отлогости горы местечко, с своими идущими частью правильным амфитеатром, частью беспорядочно перегибающимися по холмам улицами, с утонувшими в
зелени маленькими домиками, с виноградниками, полями маиса, с близкими и дальними фермами, с бегущими во все стороны дорогами. Налево гора Паарль, которая, картинною разнообразностью пейзажей, яркой
зеленью, не похожа на
другие здешние горы.
Кругом теснились скалы, выглядывая одна из-за
другой, как будто вставали на цыпочки. Площадка была на полугоре; вниз шли тоже скалы, обросшие густою
зеленью и кустами и уставленные прихотливо разбросанными каменьями. На дне живописного оврага тек большой ручей, через который строился каменный мост.
Ужин, благодаря двойным стараниям Бена и барона, был если не отличный, то обильный. Ростбиф, бифштекс, ветчина, куры, утки, баранина, с приправой горчиц, перцев, сой, пикулей и
других отрав, которые страшно употребить и наружно, в виде пластырей, и которые англичане принимают внутрь, совсем загромоздили стол, так что виноград, фиги и миндаль стояли на особом столе. Было весело. Бен много рассказывал, барон много ел, мы много слушали,
Зеленый после десерта много дремал.
На
другой день утром мы ушли, не видав ни одного европейца, которых всего трое в Анжере. Мы плыли дальше по проливу между влажными, цветущими берегами Явы и Суматры. Местами, на гладком зеркале пролива, лежали, как корзинки с
зеленью, маленькие островки, означенные только на морских картах под именем Двух братьев, Трех сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья, без имени, и те обросли густою
зеленью.
Где я, о, где я,
друзья мои? Куда бросила меня судьба от наших берез и елей, от снегов и льдов, от злой зимы и бесхарактерного лета? Я под экватором, под отвесными лучами солнца, на меже Индии и Китая, в царстве вечного, беспощадно-знойного лета. Глаз, привыкший к необозримым полям ржи, видит плантации сахара и риса; вечнозеленая сосна сменилась неизменно
зеленым бананом, кокосом; клюква и морошка уступили место ананасам и мангу.
Здесь совсем
другое: простор, чистота, прекрасная архитектура домов, совсем закрытых шпалерою из мелкой, стелющейся, как плющ,
зелени с голубыми цветами; две церкви, протестантская и католическая, обнесенные большими дворами, густо засаженными фиговыми, мускатными и
другими деревьями и множеством цветов.
У всех в каютах висели ряды ананасов, но один из наших офицеров (с
другого судна) заметил, что из
зеленых корней ананасов выползли три маленькие скорпиона, которых он принял сначала за пауков.
Мы въехали в узенький пролив между Сингапуром и
другими маленькими островами, покрытыми ярко-изумрудного цвета
зеленью.
Надоело нам лавировать, делая от восьми до двадцати верст в сутки, и мы спустились несколько к югу, в надежде встретить там
другой ветер и, между прочим, зайти на маленькие острова Баши, лежащие к югу от Формозы, посмотреть, что это такое, запастись
зеленью, фруктами и тому подобным.
Мы дошли до какого-то вала и воротились по тропинке, проложенной по берегу прямо к озерку. Там купались наши, точно в купальне, под сводом
зелени. На берегу мы застали живописную суету: варили кушанье в котлах, в палатке накрывали… на пол, за неимением стола. Собеседники сидели и лежали. Я ушел в
другую палатку, разбитую для магнитных наблюдений, и лег на единственную бывшую на всем острове кушетку, и отдохнул в тени. Иногда врывался свежий ветер и проникал под тент, принося прохладу.
Близкие и дальние холмы, один
другого зеленее, покрытые кедровником и множеством
других деревьев — нельзя разглядеть каких, толпятся амфитеатром, один над
другим.
А мы в выигрыше: в неделю два раза дается длинная записка прислать того,
другого, третьего, живности,
зелени и т. п.
Ни одного цельного цвета, красного, желтого,
зеленого: все смесь, нежные, смягченные тоны того,
другого или третьего.
Я заметил не более пяти штофных, и то неярких, юбок у стариков; у прочих, у кого гладкая серая или дикого цвета юбка, у
других темно-синего, цвета Adelaide, vert-de-gris, vert de pomme [медной ржавчины и яблочно-зеленый — фр.] — словом, все наши новейшие модные цвета, couleurs fantaisie [фантазийные цвета — фр.], были тут.
Сегодня вдруг видим, что при входе в бухту Кибач толпится кучка народу. Там и баниосы, и переводчики, смотрят, размеривают, втыкают колышки: ясно, что готовят
другое место, но какое! тоже голое, с
зеленью правда, но это посевы риса и овощей; тут негде ступить.
Мы пошли обратно к городу, по временам останавливаясь и любуясь яркой
зеленью посевов и правильно изрезанными полями, засеянными рисом и хлопчатобумажными кустарниками, которые очень некрасивы без бумаги: просто сухие, черные прутья, какие остаются на выжженном месте. Голоногие китайцы, стоя по колено в воде, вытаскивали пучки рисовых колосьев и пересаживали их на
другое место.
На
другой день, 24-го числа, в Рождественский сочельник, погода была великолепная: трудно забыть такой день. Небо и море — это одна голубая масса; воздух теплый, без движения. Как хорош Нагасакский залив! И самые Нагасаки, облитые солнечным светом, походили на что-то путное. Между бурыми холмами кое-где ярко
зеленели молодые всходы нового посева риса, пшеницы или овощей. Поглядишь к морю — это бесконечная лазоревая пелена.
Мы между тем переходили от чашки к чашке, изредка перекидываясь
друг с
другом словом. «Попробуйте, — говорил мне вполголоса Посьет, — как хорош винегрет из раков в синей чашке. Раки посыпаны тертой рыбой или икрой; там
зелень, еще что-то». — «Я ее всю съел, — отвечал я, — а вы пробовали сырую рыбу?» — «Нет, где она?» — «Да вот нарезана длинными тесьмами…» — «Ах! неужели это сырая рыба? а я почти половину съел!» — говорил он с гримасой.
Мы шли в тени сосен, банианов или бледно-зеленых бамбуков, из которых Посьет выломал тут же себе славную
зеленую трость. Бамбуки сменялись выглядывавшим из-за забора бананником, потом строем красивых деревьев и т. д. «Что это, ячмень, кажется!» — спросил кто-то. В самом деле наш кудрявый ячмень! По террасам, с одной на
другую, текли нити воды, орошая посевы риса.
Мальчишка лет десяти, с вязанкой
зелени, вел
другого мальчика лет шести; завидя нас, он бросил вязанку и маленького своего товарища и кинулся без оглядки бежать по боковой тропинке в поля.
Когда будете в Маниле, велите везти себя через Санта-Круц в Мигель: тут река образует островок, один из тех, которые снятся только во сне да изображаются на картинах; на нем какая-то миньятюрная хижина в кустах; с одной стороны берега смотрятся в реку ряды домов, лачужек, дач; с
другой —
зеленеет луг, за ним плантации.
— «Еще мы нашли, — продолжал Фаддеев, — какие-то… орехи не орехи, похожи и на яблоки, одни красные,
другие зеленые.
У дерева крепкие и масляные, ярко-зеленые листья, у одних небольшие, у
других более четверти аршина длиной и такие толстые, что годились бы на подошву.
У одного
зелень была не
зеленая, а пепельного цвета, у
другого слишком
зеленая, как у молодого лимонного дерева, потом были какие-то совсем голые деревья с иссохшим серым стволом, с иссохшими сучьями, как у проклятой смоковницы, но на этом сером стволе и сучьях росли
другие, посторонние кусты самой свежей весенней
зелени.
Беспорядочно расставленные, с десяток более нежели скромных домиков, стоящих
друг к
другу, как известная изба на курьих ножках, — по очереди появлялись из-за
зелени; скромно за ними возникал
зеленый купол церкви с золотым крестом.
Неточные совпадения
Над ним с
зеленым зонтиком // Стоял дворовый преданный, //
Другой рукой отмахивал // Слепней и комаров.
«Да, надо опомниться и обдумать, — думал он, пристально глядя на несмятую траву, которая была перед ним, и следя за движениями
зеленой букашки, поднимавшейся по стеблю пырея и задерживаемой в своем подъеме листом снытки. — Всё сначала, — говорил он себе, отворачивая лист снытки, чтобы он не мешал букашке, и пригибая
другую траву, чтобы букашка перешла на нее. — Что радует меня? Что я открыл?»
Они были на
другом конце леса, под старою липой, и звали его. Две фигуры в темных платьях (они прежде были в светлых) нагнувшись стояли над чем-то. Это были Кити и няня. Дождь уже переставал, и начинало светлеть, когда Левин подбежал к ним. У няни низ платья был сух, но на Кити платье промокло насквозь и всю облепило ее. Хотя дождя уже не было, они всё еще стояли в том же положении, в которое они стали, когда разразилась гроза. Обе стояли, нагнувшись над тележкой с
зеленым зонтиком.
Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы, обвешанные
зеленым плющом и увенчанные купами чинар, желтые обрывы, исчерченные промоинами, а там высоко-высоко золотая бахрома снегов, а внизу Арагва, обнявшись с
другой безыменной речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряною нитью и сверкает, как змея своею чешуею.
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по
другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий
зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи,
зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…