Неточные совпадения
На эти вопросы пока нет ответа — так мало еще европейцы
сделали успеха в цивилизации страны, или,
лучше сказать, так мало страна покоряется соединенным усилиям ума, воли и оружия.
Дальнейшее тридцатиоднодневное плавание по Индийскому океану было довольно однообразно. Начало мая не
лучше, как у нас: небо постоянно облачно; редко проглядывало солнце. Ни тепло, ни холодно. Некоторые, однако ж, оделись в суконные платья — и умно
сделали. Я упрямился, ходил в летнем, зато у меня не раз схватывало зубы и висок. Ожидали зюйд-вестовых ветров и громадного волнения, которому было где разгуляться в огромном бассейне, чистом от самого полюса; но ветры стояли нордовые и все-таки благоприятные.
Говорят, у французов
делают презервы
лучше: не знаю.
Они такой порядок устроили у себя, что если б и захотели не отказать или вообще
сделать что-нибудь такое, чего не было прежде, даже и
хорошее, так не могут, по крайней мере добровольно.
Японские лодки непременно хотели пристать все вместе с нашими: можете себе представить, что из этого вышло. Одна лодка становилась поперек другой, и все стеснились так, что если б им поручили не пустить нас на берег, то они
лучше бы
сделать не могли того, как
сделали теперь, чтоб пустить.
«Что ж, нет у них
лучше, или не может дать сиогун?» Как нет! едва ли в Лионе
делают материи
лучше тех, которые мы видели на платьях полномочных.
— «Чем же это
лучше Японии? — с досадой сказал я, — нечего
делать, велите мне заложить коляску, — прибавил я, — я проедусь по городу, кстати куплю сигар…» — «Коляски дать теперь нельзя…» — «Вы шутите, гocподин Демьен?» — «Нимало: здесь ездят с раннего утра до полудня, потом с пяти часов до десяти и одиннадцати вечера; иначе заморишь лошадей».
«Зачем так много всего этого? — скажешь невольно, глядя на эти двадцать, тридцать блюд, — не
лучше ли два-три блюда, как у нас?..» Впрочем, я не знаю, что
лучше: попробовать ли понемногу от двадцати блюд или наесться двух так, что человек после обеда часа два томится сомнением, будет ли он жив к вечеру, как это
делают иные…
Отель был единственное сборное место в Маниле для путешественников, купцов, шкиперов. Беспрестанно по комнатам проходят испанцы, американцы, французские офицеры, об одном эполете, и наши. Французы, по обыкновению, кланяются всем и каждому; англичане, по такому же обыкновению, стараются ни на кого не смотреть; наши
делают и то и другое, смотря по надобности, и в этом случае они
лучше всех.
Видно, уж так заведено в мире, что на Волге и Урале не купишь на рынках
хорошей икры; в Эперне не удастся выпить бутылки
хорошего шампанского, а в Торжке не найдешь теперь и знаменитых пожарских котлет: их
лучше делают в Петербурге.
Нет, берег, видно, нездоров мне. Пройдусь по лесу, чувствую утомление, тяжесть; вчера заснул в лесу, на разостланном брезенте, и схватил лихорадку. Отвык совсем от берега. На фрегате, в море
лучше. Мне хорошо в моей маленькой каюте: я привык к своему уголку, где повернуться трудно; можно только лечь на постели, сесть на стул, а затем
сделать шаг к двери — и все тут. Привык видеть бизань-мачту, кучу снастей, а через борт море.
Люди наши, заслышав приказ, вытащили весь багаж на палубу и стояли в ожидании, что
делать. Между вещами я заметил зонтик, купленный мной в Англии и валявшийся где-то в углу каюты. «Это зачем ты взял?» — спросил я Тимофея. «Жаль оставить», — сказал он. «Брось за борт, — велел я, — куда всякую дрянь везти?» Но он уцепился и сказал, что ни за что не бросит, что эта вещь
хорошая и что он охотно повезет ее через всю Сибирь. Так и
сделал.
Сказали еще, что если я не хочу ехать верхом (а я не хочу), то можно ехать в качке (сокращенное качалке), которую повезут две лошади, одна спереди, другая сзади. «Это-де очень удобно: там можно читать, спать». Чего же
лучше? Я обрадовался и просил устроить качку. Мы с казаком, который взялся
делать ее, сходили в пакгауз, купили кожи, ситцу, и казак принялся за работу.
Вчера мы пробыли одиннадцать часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина шла было хороша, нельзя
лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки, лошади вязли по брюхо и не знали, что
делать, а мы, всадники, еще меньше. Переезжая болото, только и ждешь с беспокойством, которой ногой оступится лошадь.
Искусство
делать колеса, видно, еще не распространилось здесь повсюду, или для кочек и болот сани оказываются
лучше — не знаю: Егор Петрович не мог сказать мне этого.
Пурга стоит всяких морских бурь: это снежный ураган, который застилает мраком небо и землю и крутит тучи снегу: нельзя
сделать шагу ни вперед, ни назад; оставайтесь там, где застала буря; если поупрямитесь, тронетесь — не найдете дороги впереди, не узнаете вашего и вчерашнего пути: где были бугры, там образовались ямы и овраги;
лучше стойте и не двигайтесь.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я
делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая…
лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Стародум(видя в тоске г-жу Простакову). Сударыня! Ты сама себя почувствуешь
лучше, потеряв силу
делать другим дурно.
Стародум. Льстец есть тварь, которая не только о других, ниже о себе
хорошего мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом
делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть станет.
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка
лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут.
Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
Когда же появился Вронский, она еще более была рада, утвердившись в своем мнении, что Кити должна
сделать не просто
хорошую, но блестящую партию.