Заметив, что Владимир скрылся, // Онегин, скукой вновь гоним, // Близ Ольги в думу погрузился, // Довольный мщением своим. // За ним и Оленька зевала, // Глазами Ленского искала, // И бесконечный котильон // Ее томил, как
тяжкий сон. // Но кончен он. Идут за ужин. // Постели стелют; для гостей // Ночлег отводят от сеней // До самой девичьи. Всем нужен // Покойный сон. Онегин мой // Один уехал спать домой.
Обессиленная, она впала в
тяжкий сон. Истомленный организм онемел на время, помимо ее сознания и воли. Коса у ней упала с головы и рассыпалась по подушке. Она была бледна и спала как мертвая.
Он рассказывает не мне, а себе самому. Если бы он молчал, говорил бы я, — в этой тишине и пустоте необходимо говорить, петь, играть на гармонии, а то навсегда заснешь
тяжким сном среди мертвого города, утонувшего в серой, холодной воде.
Не горе и слезы, // Не
тяжкие сны, // А счастия розы // Тебе суждены. // Те розы прекрасны, // То рая цветы. // И, верь, не напрасны // Поэта мечты. // Но в радостях света, // В счастливые дни, // Страдальца поэта // И ты вспомяни!
Неточные совпадения
Разговор, лица — все это так чуждо, странно, противно, так безжизненно, пошло, я сама была больше похожа на изваяние, чем на живое существо; все происходящее казалось мне
тяжким, удушливым
сном, я, как ребенок, беспрерывно просила ехать домой, меня не слушали.
Сноснее одному, // Устав от
тяжкого труда, // Прийти в свою тюрьму, // Прийти — и лечь на голый пол // И с черствым сухарем // Заснуть… а добрый
сон пришел — // И узник стал царем!
Я вижу его за сохой, бодрого и сильного, несмотря на капли пота, струящиеся с его загорелого лица; вижу его дома, безропотно исполняющего всякую домашнюю нужду; вижу в церкви божией, стоящего скромно и истово знаменующегося крестным знамением; вижу его поздним вечером, засыпающего
сном невинных после
тяжкой дневной работы, для него никогда не кончающейся.
Но все-таки в овраге, среди прачек, в кухнях у денщиков, в подвале у рабочих-землекопов было несравнимо интереснее, чем дома, где застывшее однообразие речей, понятий, событий вызывало только
тяжкую и злую скуку. Хозяева жили в заколдованном кругу еды, болезней,
сна, суетливых приготовлений к еде, ко
сну; они говорили о грехах, о смерти, очень боялись ее, они толклись, как зерна вокруг жернова, всегда ожидая, что вот он раздавит их.
Дергальский отставлен и сидит в остроге за возмущение мещан против полицейского десятского, а пристав Васильев выпущен на свободу, питается акридами и медом, поднимался вместе с прокурором на небо по лестнице, которую видел во
сне Иаков, и держал там дебаты о беззаконности наказаний, в чем и духи и прокурор пришли к полному соглашению; но как господину прокурору нужно получать жалованье, которое ему дается за обвинения, то он уверен, что о невменяемости с ним говорили или «легкие», или «шаловливые» духи, которых мнение не авторитетно, и потому он спокойно продолжает брать казенное жалованье, говорить о возмутительности вечных наказаний за гробом и подводить людей под возможно
тяжкую кару на земле.