Неточные совпадения
Поговорим, Сашенька,
о чем-нибудь
другом.
—
Друг!
друг! истинный
друг! —
говорил Адуев со слезами на глазах. — За сто шестьдесят верст прискакать, чтоб сказать прости!
О, есть дружба в мире! навек, не правда ли? —
говорил пылко Александр, стискивая руку
друга и наскакивая на него.
— Дико, нехорошо, Александр! пишешь ты уж два года, — сказал Петр Иваныч, — и
о наземе, и
о картофеле, и
о других серьезных предметах, где стиль строгий, сжатый, а все еще дико
говоришь. Ради бога, не предавайся экстазу, или, по крайней мере, как эта дурь найдет на тебя, так уж молчи, дай ей пройти, путного ничего не скажешь и не сделаешь: выйдет непременно нелепость.
Вовсе нет. Граф
говорил о литературе, как будто никогда ничем
другим не занимался; сделал несколько беглых и верных замечаний
о современных русских и французских знаменитостях. Вдобавок ко всему оказалось, что он находился в дружеских сношениях с первоклассными русскими литераторами, а в Париже познакомился с некоторыми и из французских.
О немногих отозвался он с уважением,
других слегка очертил в карикатуре.
— Целая семья животных! — перебил Александр. — Один расточает вам в глаза лесть, ласкает вас, а за глаза… я слышал, что он
говорит обо мне.
Другой сегодня с вами рыдает
о вашей обиде, а завтра зарыдает с вашим обидчиком; сегодня смеется с вами над
другим, а завтра с
другим над вами… гадко!
Ему странно казалось, как это все не ходят сонные, как он, не плачут и, вместо того чтоб болтать
о погоде, не
говорят о тоске и взаимных страданиях, а если и
говорят, так
о тоске в ногах или в
другом месте,
о ревматизме или геморрое.
Появление старика с дочерью стало повторяться чаще и чаще. И Адуев удостоил их внимания. Он иногда тоже перемолвит слова два со стариком, а с дочерью все ничего. Ей сначала было досадно, потом обидно, наконец стало грустно. А
поговори с ней Адуев или даже обрати на нее обыкновенное внимание — она бы забыла
о нем; а теперь совсем
другое. Сердце людское только, кажется, и живет противоречиями: не будь их, и его как будто нет в груди.
— Один покажет вам, —
говорил он, — цветок и заставит наслаждаться его запахом и красотой, а
другой укажет только ядовитый сок в его чашечке… тогда для вас пропадут и красота, и благоухание… Он заставит вас сожалеть
о том, зачем там этот сок, и вы забудете, что есть и благоухание… Есть разница между этими обоими людьми и между сочувствием к ним. Не ищите же яду, не добирайтесь до начала всего, что делается с нами и около нас; не ищите ненужной опытности: не она ведет к счастью.
— Что? Бумажка? Так, так… не беспокойтесь, так точно-с, — проговорил, как бы спеша куда-то, Порфирий Петрович и, уже проговорив это, взял бумагу и просмотрел ее. — Да, точно так-с. Больше ничего и не надо, — подтвердил он тою же скороговоркой и положил бумагу на стол. Потом, через минуту, уже
говоря о другом, взял ее опять со стола и переложил к себе на бюро.
— Женевские идеи — это добродетель без Христа, мой друг, теперешние идеи или, лучше сказать, идея всей теперешней цивилизации. Одним словом, это — одна из тех длинных историй, которые очень скучно начинать, и гораздо будет лучше, если мы с тобой
поговорим о другом, а еще лучше, если помолчим о другом.
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни слова
поговорить о деле. Ну что,
друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем
другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет!
О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги:
говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с
другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
Почтмейстер. Нет,
о петербургском ничего нет, а
о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый
друг, течет,
говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Правдин. Я поведу его в мою комнату.
Друзья, давно не видавшись,
о многом
говорить имеют.