Неточные совпадения
В доме, заслышав звон ключей возвращавшейся со двора барыни, Машутка проворно сдергивала с себя грязный фартук, утирала чем
попало, иногда барским платком, а иногда тряпкой,
руки. Поплевав
на них, она крепко приглаживала сухие, непокорные косички, потом постилала тончайшую чистую скатерть
на круглый стол, и Василиса, молчаливая, серьезная женщина, ровесница барыни, не то что полная, а рыхлая и выцветшая телом женщина, от вечного сиденья в комнате, несла кипящий серебряный кофейный сервиз.
Она думала, что он еще не разлюбил ее! Он подал ей гребенку, маленький чепчик; она хотела причесаться, но
рука с гребенкой
упала на колени.
— И тут вы остались верны себе! — возразил он вдруг с радостью, хватаясь за соломинку, — завет предков висит над вами: ваш выбор
пал все-таки
на графа! Ха-ха-ха! — судорожно засмеялся он. — А остановили ли бы вы внимание
на нем, если б он был не граф? Делайте, как хотите! — с досадой махнул он
рукой. — Ведь… «что мне за дело»? — возразил он ее словами. — Я вижу, что он, этот homme distingue, изящным разговором, полным ума, новизны, какого-то трепета, уже тронул, пошевелил и… и… да, да?
Райский тоже, увидя свою комнату, следя за бабушкой, как она чуть не сама делала ему постель, как опускала занавески, чтоб утром не беспокоило его солнце, как заботливо расспрашивала, в котором часу его будить, что приготовить — чаю или кофе поутру, масла или яиц, сливок или варенья, — убедился, что бабушка не все угождает себе этим, особенно когда она попробовала
рукой, мягка ли перина, сама поправила подушки повыше и велела поставить графин с водой
на столик, а потом раза три заглянула,
спит ли он, не беспокойно ли ему, не нужно ли чего-нибудь.
Глядел и
на ту картину, которую до того верно нарисовал Беловодовой, что она, по ее словам, «дурно
спала ночь»:
на тупую задумчивость мужика,
на грубую, медленную и тяжелую его работу — как он тянет ременную лямку, таща барку, или, затерявшись в бороздах нивы, шагает медленно, весь в поту, будто несет
на руках и соху и лошадь вместе — или как беременная баба, спаленная зноем, возится с серпом во ржи.
Но главное его призвание и страсть — дразнить дворовых девок, трепать их, делать всякие штуки. Он смеется над ними, свищет им вслед, схватит из-за угла длинной
рукой за плечо или за шею так, что бедная девка не вспомнится, гребенка выскочит у ней, и коса
упадет на спину.
Она вздрогнула, потом вдруг вынула из кармана ключ, которым заперла дверь, и бросила ему в ноги. После этого
руки у ней
упали неподвижно, она взглянула
на Райского мутно, сильно оттолкнула его, повела глазами вокруг себя, схватила себя обеими
руками за голову — и испустила крик, так что Райский испугался и не рад был, что вздумал будить женское заснувшее чувство.
Одет он был в серое пальто, с глухим жилетом, из-за которого
на галстук
падал широкий отложной воротник рубашки домашнего полотна. Перчатки были замшевые, в
руках длинный бич, с серебряной рукояткой.
Райский почти не
спал целую ночь и
на другой день явился в кабинет бабушки с сухими и горячими глазами. День был ясный. Все собрались к чаю. Вера весело поздоровалась с ним. Он лихорадочно пожал ей
руку и пристально поглядел ей в глаза. Она — ничего, ясна и покойна…
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это
на большую дорогу — и говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он брал ее за
руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при тетках, настаивал
на большей свободе, — звал в парк вдвоем, являлся в другие часы, когда тетки
спали или бывали в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по неделе.
— Положи
руку на его мохнатую голову, — говорила она, — и
спи: не изменит, не обманет… будет век служить…
Она хотела опять накинуть шелковую мантилью
на голову и не могла:
руки с мантильей
упали. Ей оставалось уйти, не оборачиваясь. Она сделала движение, шаг и опустилась опять
на скамью.
Он пустил ее,
руки у него
упали, он перевел дух. Потом взглянул
на нее пристально, как будто только сейчас заметил ее.
— Великодушный друг… «рыцарь»… — прошептала она и вздохнула с трудом, как от боли, и тут только заметив другой букет
на столе, назначенный Марфеньке, взяла его, машинально поднесла к лицу, но букет выпал у ней из
рук, и она сама
упала без чувств
на ковер.
Пока она
спала, ей все стены ее двух комнаток чьи-то
руки обвешали гирляндами из зелени и цветов. Она хотела надеть свою простенькую блузу, а наместо ее,
на кресле, подле кровати, нашла утреннее неглиже из кисеи и кружев с розовыми лентами.
Но следующие две, три минуты вдруг привели его в память — о вчерашнем. Он сел
на постели, как будто не сам, а подняла его посторонняя сила; посидел минуты две неподвижно, открыл широко глаза, будто не веря чему-то, но когда уверился, то всплеснул
руками над головой,
упал опять
на подушку и вдруг вскочил
на ноги, уже с другим лицом, какого не было у него даже вчера, в самую страшную минуту.
— Иван Иванович! — простонала она,
падая к нему
на руки.
Но когда настал час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда
пал неотразимый удар, встала, сняв свой венец, и молча, без ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские стены мужья, разбивая о камни головы, только с окаменелым ужасом покорности в глазах пошла среди павшего царства, в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее
рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню страдания
на лице, будто гордясь и силою удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
Вера бросилась к окнам и жадно вглядывалась в это странствие бабушки с ношей «беды». Она успела мельком уловить выражение
на ее лице и
упала в ужасе сама
на пол, потом встала, бегая от окна к окну, складывая вместе
руки и простирая их, как в мольбе, вслед бабушке.
Когда Яков вышел, она задумчиво подышала в наперсток и хотела продолжать работу, но
руки у ней вдруг
упали вместе с работой
на колени.
У ней
рука с письмом
упала на колени, через минуту она медленно читала дальше...
— Бабушка! ты не поняла меня, — сказала она кротко, взяв ее за
руки, — успокойся, я не жалуюсь тебе
на него. Никогда не забывай, что я одна виновата — во всем… Он не знает, что произошло со мной, и оттого пишет. Ему надо только дать знать, объяснить, как я больна,
упала духом, — а ты собираешься, кажется, воевать! Я не того хочу. Я хотела написать ему сама и не могла, — видеться недостает сил, если б я и хотела…