Неточные совпадения
Вся Малиновка, слобода и дом Райских, и город были поражены
ужасом. В народе, как всегда в таких случаях, возникли слухи, что самоубийца, весь в
белом, блуждает по лесу, взбирается иногда на обрыв, смотрит на жилые места и исчезает.
От суеверного страха ту часть сада, которая шла с обрыва по горе и отделялась плетнем
от ельника и кустов шиповника, забросили.
Райский вполголоса сказал ей, что ему нужно поговорить с ней, чтоб она как-нибудь незаметно отослала людей. Она остановила на нем неподвижный
от ужаса взгляд. У ней
побелел даже нос.
Вечером, оставшись один в своей комнате, Половецкий развернул узелок, посадил, как делал обыкновенно, куклу на стол и
побелел от ужаса. Ему показалось, что это была не та кукла, не его кукла… Она походила на старую, но чего-то не хватало. Ведь не мог же Ираклий ее подделать…
Кричали не только дети, кричал пронзительно и тоскливо хорошо знакомый старому гувернеру голос. Бедный Фридрих Адольфович даже
побелел от ужаса. Он со всех ног бросился к окну и, высунувшись в сад, громко спрашивал, что случилось.
Неточные совпадения
— Пожалейте, атаманы-молодцы, мое тело
белое! — говорила Аленка ослабевшим
от ужаса голосом, — ведомо вам самим, что он меня силком
от мужа увел!
Довольно долго эти два странно смотрящие глаза смотрели на Нехлюдова, и, несмотря на охвативший его
ужас, он не мог отвести и своего взгляда
от этих косящих глаз с ярко-белыми белками.
Судебный пристав тотчас к нему приблизился. Алеша вдруг вскочил и закричал: «Он болен, не верьте ему, он в
белой горячке!» Катерина Ивановна стремительно встала со своего стула и, неподвижная
от ужаса, смотрела на Ивана Федоровича. Митя поднялся и с какою-то дикою искривленною улыбкой жадно смотрел и слушал брата.
Опасность миновала, все
ужасы этой ночи прошли без следа, и им обоим весело и легко было идти по
белой дороге, ярко освещенной луной, между темными кустарниками,
от которых уже тянуло утренней сыростью и сладким запахом освеженного листа.
Ромашов лег на спину.
Белые, легкие облака стояли неподвижно, и над ними быстро катился круглый месяц. Пусто, громадно и холодно было наверху, и казалось, что все пространство
от земли до неба наполнено вечным
ужасом и вечной тоской. «Там — Бог!» — подумал Ромашов, и вдруг, с наивным порывом скорби, обиды и жалости к самому себе, он заговорил страстным и горьким шепотом: