Неточные совпадения
— Вот видите, братец, — живо заговорила она, весело бегая глазами по его глазам, усам, бороде, оглядывая руки, платье, даже взглянув на сапоги, — видите, какая
бабушка, говорит, что я не помню, — а я помню, вот,
право, помню, как вы здесь рисовали: я тогда у вас на коленях сидела…
—
Бабушка! Какая,
право! Везде ее спрашивают! Я совсем не горда. И по какому случаю она говорила вам это?
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы…
Право,
бабушка, что бы вам…
— Пустомеля,
право пустомеля: слушать тошно! Не хочешь угодить
бабушке, — так как хочешь!
Он по родству — близкое ей лицо: он один и случайно, и по
праву может и должен быть для нее этим авторитетом. И
бабушка писала, что назначает ему эту роль.
— Вы рассудите,
бабушка: раз в жизни девушки расцветает весна — и эта весна — любовь. И вдруг не дать свободы ей расцвесть, заглушить, отнять свежий воздух, оборвать цветы… За что же и по какому
праву вы хотите заставить, например, Марфеньку быть счастливой по вашей мудрости, а не по ее склонности и влечениям?
— Полунощники,
право, полунощники! — с досадой и с тоской про себя заметила
бабушка, — шатаются об эту пору, холод эдакой…
Например, если б
бабушка на полгода или на год отослала ее с глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми и поруганными чувствами доверия, любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в свою любовь, не дарила бы лаской и нежностью, пока Вера несколькими годами, работой всех сил ума и сердца, не воротила бы себе
права на любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
Толпа сострадательно глядит на падшего и казнит молчанием, как
бабушка — ее! Нельзя жить тому, в чьей душе когда-нибудь жила законная человеческая гордость, сознание своих
прав на уважение, кто носил прямо голову, — нельзя жить!
Бабушка сострадательна к ней: от одного этого можно умереть! А бывало, она уважала ее, гордилась ею, признавала за ней
права на свободу мыслей и действий, давала ей волю, верила ей! И все это пропало! Она обманула ее доверие и не устояла в своей гордости!
Неточные совпадения
— Нет, не нужно, — сказал учитель, укладывая карандаши и рейсфедер в задвижной ящичек, — теперь прекрасно, и вы больше не прикасайтесь. Ну, а вы, Николенька, — прибавил он, вставая и продолжая искоса смотреть на турка, — откройте наконец нам ваш секрет, что вы поднесете
бабушке?
Право, лучше было бы тоже головку. Прощайте, господа, — сказал он, взял шляпу, билетик и вышел.
Когда стали подходить к кресту, я вдруг почувствовал, что нахожусь под тяжелым влиянием непреодолимой, одуревающей застенчивости, и, чувствуя, что у меня никогда не достанет духу поднести свой подарок, я спрятался за спину Карла Иваныча, который, в самых отборных выражениях поздравив
бабушку, переложил коробочку из
правой руки в левую, вручил ее имениннице и отошел несколько шагов, чтобы дать место Володе.
Вся площадь изрезана оврагами; в одном на дне его стоит зеленоватая жижа,
правее — тухлый Дюков пруд, куда, по рассказу
бабушки, дядья зимою бросили в прорубь моего отца.
Бабушка тоже роптала на наш отъезд и говорила: «Проказница,
право, Прасковья Ивановна!
— Это не резон; он всегда должен быть здесь. Дети не мои, а ваши, и я не имею
права советовать вам, потому что вы умнее меня, — продолжала
бабушка, — но, кажется, пора бы для них нанять гувернера, а не дядьку, немецкого мужика. Да, глупого мужика, который их ничему научить не может, кроме дурным манерам и тирольским песням. Очень нужно, я вас спрашиваю, детям уметь петь тирольские песни. Впрочем, теперь некому об этом подумать, и вы можете делать, как хотите.