Неточные совпадения
— Да, в особенности
для меня, — сказал Обломов, — я так мало
читаю…
Лето в самом разгаре; июль проходит; погода отличная. С Ольгой Обломов почти не расстается. В ясный день он в парке, в жаркий полдень теряется с ней в роще, между сосен, сидит у ее ног,
читает ей; она уже вышивает другой лоскуток канвы —
для него. И у них царствует жаркое лето: набегают иногда облака и проходят.
Иногда придет к нему Маша, хозяйская девочка, от маменьки, сказать, что грузди или рыжики продают: не велит ли он взять кадочку
для себя, или зазовет он к себе Ваню, ее сына, спрашивает, что он выучил, заставит
прочесть или написать и посмотрит, хорошо ли он пишет и
читает.
— Что ваше пение? — говорил Штольц, продолжая изучать новую
для него Ольгу и стараясь
прочесть незнакомую ему игру в лице; но игра эта, как молния, вырывалась и пряталась.
— Расскажите же мне, что было с вами с тех пор, как мы не видались. Вы непроницаемы теперь
для меня, а прежде я
читал на лице ваши мысли: кажется, это одно средство
для нас понять друг друга. Согласны вы?
— Необходимо их разъединить, — посоветовал доктор Ефиму Андреичу, которого принимал за родственника. — Она еще молода и нервничает, но все-таки лучше изолировать ее… Главное, обратите внимание на развлечения. Кажется, она слишком много
читала для своих лет и, может быть, пережила что-нибудь такое, что действует потрясающим образом на душу. Пусть развлекается чем-нибудь… маленькие удовольствия…
Это так и было: Софья Карловна умерла во время Идиного чтения — умерла счастливо, покушав долго снившейся ей булочки, слушая чудную повесть, которую
читал для нее милый голос, и сохраняя во всей свежести вчера принесенную Шульцем новость о Мане.
Утром домине приступил прослушивать уроки панычей до выхода в школы. Как братья училися и как вели себя — я рассказывать в особенности не буду: я знаю себя только. Дошла очередь до моего урока. Я ни в зуб не знал ничего. И мог ли я что-нибудь выучить из урока, когда он был по-латыни? Домине же Галушкинский нас не учил буквам и складам латинским, а шагнул вперед по верхам, заставляя затверживать по слуху. Моего же урока даже никто и не
прочел для меня, и потому из него я не знал ни словечка.
Часто, как усядемся у лампы, они с работою, а я начну
читать для них французскую или немецкую книжку, так разговор незаметно опять и свернем на эти «ужасные сердца и противные вкусы».
Постояв около паровоза, Яша лениво плетется на станцию; тут он оглядит закуски в буфете,
прочтет для себя вслух какое-нибудь очень неинтересное объявление и не спеша возвращается в вагон.
Неточные совпадения
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам,
для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и
прочитать: не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому
читать нравоучения
для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако
читай ее,
читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь
для вас нынешних мудрецов. Мне случилось
читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Сперва они вступают в «манеж
для коленопреклонений», где наскоро
прочитывают молитву; потом направляют стопы в «манеж
для телесных упражнений», где укрепляют организм фехтованием и гимнастикой; наконец, идут в «манеж
для принятия пищи», где получают по куску черного хлеба, посыпанного солью.
Очевидно, фельетонист понял всю книгу так, как невозможно было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что
для тех, которые не
читали книги (а очевидно, почти никто не
читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор книги был человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.