Неточные совпадения
С полчаса он все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет
еще сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более что
ничто не мешает думать и лежа.
— Что
еще это! Вон Пересветов прибавочные получает, а дела-то меньше моего делает и не смыслит
ничего. Ну, конечно, он не имеет такой репутации. Меня очень ценят, — скромно прибавил он, потупя глаза, — министр недавно выразился про меня, что я «украшение министерства».
Мать в слезы, а отец
ничего,
еще смеется.
— Да, да, помню! — говорил Обломов, вдумываясь в прошлое. — Ты
еще взял меня за руку и сказал: «Дадим обещание не умирать, не увидавши
ничего этого…»
— Что ж это такое? — вслух сказал он в забывчивости. — И — любовь тоже… любовь? А я думал, что она как знойный полдень, повиснет над любящимися и
ничто не двигается и не дохнет в ее атмосфере; и в любви нет покоя, и она движется все куда-то, вперед, вперед… «как вся жизнь», говорит Штольц. И не родился
еще Иисус Навин, который бы сказал ей: «Стой и не движись!» Что ж будет завтра? — тревожно спросил он себя и задумчиво, лениво пошел домой.
Ты кроток, честен, Илья; ты нежен… голубь; ты прячешь голову под крыло — и
ничего не хочешь больше; ты готов всю жизнь проворковать под кровлей… да я не такая: мне мало этого, мне нужно чего-то
еще, а чего — не знаю!
Белье носит тонкое, меняет его каждый день, моется душистым мылом, ногти чистит — весь он так хорош, так чист, может
ничего не делать и не делает, ему делают все другие: у него есть Захар и
еще триста Захаров…
Она была бледна в то утро, когда открыла это, не выходила целый день, волновалась, боролась с собой, думала, что ей делать теперь, какой долг лежит на ней, — и
ничего не придумала. Она только кляла себя, зачем она вначале не победила стыда и не открыла Штольцу раньше прошедшее, а теперь ей надо победить
еще ужас.
— Они
ничего не должны. Были должны постом мяснику двенадцать с полтиной, так
еще на третьей неделе отдали; за сливки молочнице тоже заплатили — они
ничего не должны.
Какая-нибудь постройка, дела по своему или обломовскому имению, компанейские операции —
ничто не делалось без ее ведома или участия. Ни одного письма не посылалось без прочтения ей, никакая мысль, а
еще менее исполнение, не проносилось мимо нее; она знала все, и все занимало ее, потому что занимало его.
Он не навязывал ей ученой техники, чтоб потом, с глупейшею из хвастливостей, гордиться «ученой женой». Если б у ней вырвалось в речи одно слово, даже намек на эту претензию, он покраснел бы пуще, чем когда бы она ответила тупым взглядом неведения на обыкновенный, в области знания, но
еще недоступный для женского современного воспитания вопрос. Ему только хотелось, а ей вдвое, чтоб не было
ничего недоступного — не ведению, а ее пониманию.
Ольга чутко прислушивалась, пытала себя, но
ничего не выпытала, не могла добиться, чего по временам просит, чего ищет душа, а только просит и ищет чего-то, даже будто — страшно сказать — тоскует, будто ей мало было счастливой жизни, будто она уставала от нее и требовала
еще новых, небывалых явлений, заглядывала дальше вперед…
Она знала, у кого спросить об этих тревогах, и нашла бы ответ, но какой? Что, если это ропот бесплодного ума или,
еще хуже, жажда не созданного для симпатии, неженского сердца! Боже! Она, его кумир — без сердца, с черствым,
ничем не довольным умом! Что ж из нее выйдет? Ужели синий чулок! Как она падет, когда откроются перед ним эти новые, небывалые, но, конечно, известные ему страдания!
Что ж это счастье… вся жизнь… — говорила она все тише-тише, стыдясь этих вопросов, — все эти радости, горе… природа… — шептала она, — все тянет меня куда-то
еще; я делаюсь
ничем не довольна…
—
Ничего не узнали бы, кроме того, что мы уже знаем: жив, здоров, на той же квартире — это я и без приятелей знаю. А что с ним, как он переносит свою жизнь, умер ли он нравственно или
еще тлеет искра жизни — этого посторонний не узнает…
— А вам разве не жалко? Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали,
еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь, целый день вспоминать было больно!
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь
ничего, а награда неизвестно
еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Еще подбавил Филюшка… // И всё тут! Не годилось бы // Жене побои мужнины // Считать; да уж сказала я: // Не скрою
ничего!
Цыфиркин. Сам праздно хлеб ешь и другим
ничего делать не даешь; да ты ж
еще и рожи не уставишь.
Больше полугода, как я в разлуке с тою, которая мне дороже всего на свете, и, что
еще горестнее,
ничего не слыхал я о ней во все это время.
Стародум. Постой. Сердце мое кипит
еще негодованием на недостойный поступок здешних хозяев. Побудем здесь несколько минут. У меня правило: в первом движении
ничего не начинать.