Неточные совпадения
Что ж он делал? Да все продолжал чертить узор собственной жизни.
В ней он, не без основания, находил столько премудрости
и поэзии, что
и не исчерпаешь никогда без книг
и учености.
Она бросалась стричь Андрюше ногти, завивать кудри, шить изящные воротнички
и манишки; заказывала
в городе курточки; учила его прислушиваться к задумчивым звукам Герца, пела ему о цветах, о
поэзии жизни, шептала о блестящем призвании то воина, то писателя, мечтала с ним о высокой роли, какая выпадает иным на долю…
— Для кого-нибудь да берегу, — говорил он задумчиво, как будто глядя вдаль,
и продолжал не верить
в поэзию страстей, не восхищался их бурными проявлениями
и разрушительными следами, а все хотел видеть идеал бытия
и стремления человека
в строгом понимании
и отправлении жизни.
Он говорил, что «нормальное назначение человека — прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков,
и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно,
и что ровное
и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы
поэзия ни пылала
в них».
Но женитьба, свадьба — все-таки это
поэзия жизни, это готовый, распустившийся цветок. Он представил себе, как он ведет Ольгу к алтарю: она — с померанцевой веткой на голове, с длинным покрывалом.
В толпе шепот удивления. Она стыдливо, с тихо волнующейся грудью, с своей горделиво
и грациозно наклоненной головой, подает ему руку
и не знает, как ей глядеть на всех. То улыбка блеснет у ней, то слезы явятся, то складка над бровью заиграет какой-то мыслью.
А сам Обломов? Сам Обломов был полным
и естественным отражением
и выражением того покоя, довольства
и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь
в свой быт
и все более
и более обживаясь
в нем, он, наконец, решил, что ему некуда больше идти, нечего искать, что идеал его жизни осуществился, хотя без
поэзии, без тех лучей, которыми некогда воображение рисовало ему барское, широкое
и беспечное течение жизни
в родной деревне, среди крестьян, дворни.
Неточные совпадения
Левин доказывал, что ошибка Вагнера
и всех его последователей
в том, что музыка хочет переходить
в область чужого искусства, что так же ошибается
поэзия, когда описывает черты лиц, что должна делать живопись,
и, как пример такой ошибки, он привел скульптора, который вздумал высекать из мрамора тени поэтических образов, восстающие вокруг фигуры поэта на пьедестале.
Она знала, что
в области политики, философии богословия Алексей Александрович сомневался или отыскивал; но
в вопросах искусства
и поэзии,
в особенности музыки, понимания которой он был совершенно лишен, у него были самые определенные
и твердые мнения.
Разговор зашел о новом направлении искусства, о новой иллюстрации Библии французским художником. Воркуев обвинял художника
в реализме, доведенном до грубости. Левин сказал, что Французы довели условность
в искусстве как никто
и что поэтому они особенную заслугу видят
в возвращении к реализму.
В том, что они уже не лгут, они видят
поэзию.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен
в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне
и плакал, говоря о тебе,
и какая
поэзия и высота была ты для него,
и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была
и осталась, а это увлечение не души его…
Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по части философии
и красноречия
в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения французской литературы, так что мог
и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания
в мифологии
и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической
поэзии, имел достаточные познания
в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог
в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере
и Байроне, но никогда не читал их.