Наконец я ей сказал: «Хочешь, пойдем прогуляться на вал? погода славная!» Это было в сентябре; и точно, день был чудесный, светлый и не жаркий; все горы видны были как на блюдечке. Мы пошли, походили по крепостному валу взад и вперед, молча; наконец она села на дерн, и я сел возле нее. Ну, право, вспомнить смешно: я
бегал за нею, точно какая-нибудь нянька.
Два дня ему казались новы // Уединенные поля, // Прохлада сумрачной дубровы, // Журчанье тихого ручья; // На третий роща, холм и поле // Его не занимали боле; // Потом уж наводили сон; // Потом увидел ясно он, // Что и в деревне скука та же, // Хоть нет ни улиц, ни дворцов, // Ни карт, ни балов, ни стихов. // Хандра ждала его на страже, // И
бегала за ним она, // Как тень иль верная жена.
Но так как она не уходила и все стояла, то я, схватив шубу и шапку, вышел сам, оставив ее среди комнаты. В комнате же моей не было никаких писем и бумаг, да я и прежде никогда почти не запирал комнату, уходя. Но я не успел еще дойти до выходной двери, как с лестницы
сбежал за мною, без шляпы и в вицмундире, хозяин мой, Петр Ипполитович.
Неточные совпадения
Свалив беду на лешего, // Под лесом при дороженьке // Уселись мужики. // Зажгли костер, сложилися, //
За водкой двое
сбегали, // А прочие покудова // Стаканчик изготовили, // Бересты понадрав. // Приспела скоро водочка. // Приспела и закусочка — // Пируют мужички!
В день Симеона батюшка // Сажал меня на бурушку // И вывел из младенчества // По пятому годку, // А на седьмом
за бурушкой // Сама я в стадо
бегала, // Отцу носила завтракать, // Утяточек пасла.
Случилось дело дивное: // Пастух ушел; Федотушка // При стаде был один. // «Сижу я, — так рассказывал // Сынок мой, — на пригорочке, // Откуда ни возьмись — // Волчица преогромная // И хвать овечку Марьину! // Пустился я
за ней, // Кричу, кнутищем хлопаю, // Свищу, Валетку уськаю… // Я
бегать молодец, // Да где бы окаянную // Нагнать, кабы не щенная: // У ней сосцы волочились, // Кровавым следом, матушка. //
За нею я гнался!
Все изменилось с этих пор в Глупове. Бригадир, в полном мундире, каждое утро
бегал по лавкам и все тащил, все тащил. Даже Аленка начала походя тащить, и вдруг ни с того ни с сего стала требовать, чтоб ее признавали не
за ямщичиху, а
за поповскую дочь.
Шкафы и комоды были раскрыты; два раза
бегали в лавочку
за бечевками; по полу валялась газетная бумага.