Неточные совпадения
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно
говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это
уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого
говорят.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я
уж несколько раз ему
говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще
не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Лука Лукич. Да, он горяч! Я ему это несколько раз
уже замечал…
Говорит: «Как хотите, для науки я жизни
не пощажу».
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович
уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
«Это,
говорит, молодой человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии,
говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет,
говорит, в Саратовскую губернию и,
говорит, престранно себя аттестует: другую
уж неделю живет, из трактира
не едет, забирает все на счет и ни копейки
не хочет платить».
Слуга. Так-с. Он
говорил: «Я ему обедать
не дам, покамест он
не заплатит мне за прежнее». Таков
уж ответ его был.
Городничий. А
уж я так буду рад! А
уж как жена обрадуется! У меня
уже такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость просвещенный человек.
Не подумайте, чтобы я
говорил это из лести; нет,
не имею этого порока, от полноты души выражаюсь.
Хлестаков. Я
уж не помню твоих глупых счетов.
Говори, сколько там?
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись,
говорит с укоризной Бобчинскому.)
Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Я
не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь,
уж и
говорят: «Вон,
говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После
уже офицер, который мне очень знаком,
говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма».
Уж и названий даже
не помню. И всё случаем: я
не хотел писать, но театральная дирекция
говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но
уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему,
говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною случай: в дороге совершенно издержался.
Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть,
не то
уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет
уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и
уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
«На что,
говорит, тебе муж? он
уж тебе
не годится».
Уже Лука Лукич
говорит: «Отчего ты, Настенька, рыдаешь?» — «Луканчик,
говорю, я и сама
не знаю, слезы так вот рекой и льются».
В коротких, но определительных словах изъяснил, что уже издавна ездит он по России, побуждаемый и потребностями, и любознательностью; что государство наше преизобилует предметами замечательными,
не говоря уже о красоте мест, обилии промыслов и разнообразии почв; что он увлекся картинностью местоположенья его деревни; что, несмотря, однако же, на картинность местоположенья, он не дерзнул бы никак обеспокоить его неуместным заездом своим, если бы не случилось что-то в бричке его, требующее руки помощи со стороны кузнецов и мастеров; что при всем том, однако же, если бы даже и ничего не случилось в его бричке, он бы не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать ему лично свое почтенье.
Неточные совпадения
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // —
Не знаю. Ты иди! // Нам
говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На то у губернатора // Особый есть швейцар. — // «А где он? как назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да двери заперты. // Присела я, задумалась, //
Уж начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.
Г-жа Простакова (Тришке). А ты, скот, подойди поближе.
Не говорила ль я тебе, воровская харя, чтоб ты кафтан пустил шире. Дитя, первое, растет; другое, дитя и без
узкого кафтана деликатного сложения. Скажи, болван, чем ты оправдаешься?
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, —
уж и
не знаю как!"За что же, мол, ты бога-то обидел?" —
говорю я ему. А он
не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись,
говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
—
Уж как мне этого Бонапарта захотелось! —
говаривала она Беневоленскому, — кажется, ничего бы
не пожалела, только бы глазком на него взглянуть!
Прыщ был
уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и
говорил:
не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.