Неточные совпадения
Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу
кисти и всё старательное тщание свое
художник.
Молодой Чартков был
художник с талантом, пророчившим многое: вспышками и мгновеньями его
кисть отзывалась наблюдательностию, соображением, шибким порывом приблизиться более к природе.
Великолепная мастерская
художника (Невский проспект, такой-то номер) уставлена вся портретами его
кисти, достойной Вандиков и Тицианов.
Но
художник видел в этом нежном личике одну только заманчивую для
кисти почти фарфоровую прозрачность тела, увлекательную легкую томность, тонкую светлую шейку и аристократическую легкость стана.
Художник увидел, что оканчивать решительно было невозможно, что всё нужно было заменить ловкостью и быстрой бойкостью
кисти.
О
художниках и об искусстве он изъяснялся теперь резко: утверждал, что прежним
художникам уже чересчур много приписано достоинства, что все они до Рафаэля писали не фигуры, а селедки; что существует только в воображении рассматривателей мысль, будто бы видно в них присутствие какой-то святости; что сам Рафаэль даже писал не всё хорошо и за многими произведениями его удержалась только по преданию слава; что Микель-Анжел хвастун, потому что хотел только похвастать знанием анатомии, что грациозности в нем нет никакой и что настоящий блеск, силу
кисти и колорит нужно искать только теперь, в нынешнем веке.
Он задумался не в шутку, впал в ипохондрию и, наконец, совершенно уверился в том, что
кисть его послужила дьявольским орудием, что часть жизни ростовщика перешла в самом деле как-нибудь в портрет и тревожит теперь людей, внушая бесовские побуждения, совращая
художника с пути, порождая страшные терзанья зависти, и проч., и проч.
Но по мере того, как историк рисовал
кистью художника фигуру Степана Тимофеевича и «князь волжской вольницы» вырастал со страниц книги, Коновалов перерождался.
Неточные совпадения
Художник, бери
кисть и пиши!
Тогда было в ней что-то неконченное, недовершенное, теперь это было произведение, которому
художник дал последний удар
кисти.
«Да, долго еще до прогресса! — думал Райский, слушая раздававшиеся ему вслед детские голоса и проходя в пятый раз по одним и тем же улицам и опять не встречая живой души. — Что за фигуры, что за нравы, какие явления! Все, все годятся в роман: все эти штрихи, оттенки, обстановка — перлы для
кисти! Каков-то Леонтий: изменился или все тот же ученый, но недогадливый младенец? Он — тоже находка для
художника!»
«Нет и у меня дела, не умею я его делать, как делают
художники, погружаясь в задачу, умирая для нее! — в отчаянии решил он. — А какие сокровища перед глазами: то картинки жанра, Теньер, Остад — для
кисти, то быт и нравы — для пера: все эти Опенкины и… вон, вон…»
Воспитание в детстве было получить негде, а образование Училище живописи не давало, программа общеобразовательных предметов была слаба, да и смотрели на образование, как на пустяки, — были уверены, что
художнику нужна только
кисть, а образование — вещь второстепенная.