Неточные совпадения
Манилов был совершенно растроган. Оба приятеля долго жали
друг другу руку и долго смотрели молча один
другому в глаза, в которых видны были навернувшиеся слезы. Манилов никак не хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать ее так горячо, что тот уже не знал, как ее выручить. Наконец, выдернувши ее потихоньку, он сказал, что не худо бы купчую совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город. Потом взял шляпу и
стал откланиваться.
Сначала, принявши косое направление, хлестал он в одну сторону кузова кибитки, потом в
другую, потом, изменивши образ нападения и сделавшись совершенно прямым, барабанил прямо в верх его кузова; брызги наконец
стали долетать ему в лицо.
«А что ж, — подумал про себя Чичиков, — заеду я в самом деле к Ноздреву. Чем же он хуже
других, такой же человек, да еще и проигрался. Горазд он, как видно, на все,
стало быть, у него даром можно кое-что выпросить».
— Здесь Ноздрев, схвативши за руку Чичикова,
стал тащить его в
другую комнату, и как тот ни упирался ногами в пол и ни уверял, что он знает уже, какая шарманка, но должен был услышать еще раз, каким образом поехал в поход Мальбруг.
— Продать я не хочу, это будет не по-приятельски. Я не
стану снимать плевы с черт знает чего. В банчик —
другое дело. Прокинем хоть талию! [Талия — карточная игра.]
— Да что в самом деле… как будто точно сурьезное дело; да я в
другом месте нипочем возьму. Еще мне всякий с охотой сбудет их, чтобы только поскорей избавиться. Дурак разве
станет держать их при себе и платить за них подати!
Наконец бричка, сделавши порядочный скачок, опустилась, как будто в яму, в ворота гостиницы, и Чичиков был встречен Петрушкою, который одною рукою придерживал полу своего сюртука, ибо не любил, чтобы расходились полы, а
другою стал помогать ему вылезать из брички. Половой тоже выбежал, со свечою в руке и салфеткою на плече. Обрадовался ли Петрушка приезду барина, неизвестно, по крайней мере, они перемигнулись с Селифаном, и обыкновенно суровая его наружность на этот раз как будто несколько прояснилась.
Шум и визг от железных скобок и ржавых винтов разбудили на
другом конце города будочника, который, подняв свою алебарду, закричал спросонья что
стало мочи: «Кто идет?» — но, увидев, что никто не шел, а слышалось только вдали дребезжанье, поймал у себя на воротнике какого-то зверя и, подошед к фонарю, казнил его тут же у себя на ногте.
Мертвые души, губернаторская дочка и Чичиков сбились и смешались в головах их необыкновенно странно; и потом уже, после первого одурения, они как будто бы
стали различать их порознь и отделять одно от
другого,
стали требовать отчета и сердиться, видя, что дело никак не хочет объясниться.
Они подействовали на него до такой степени, что он, пришедши домой,
стал думать, думать и вдруг, как говорится, ни с того ни с
другого умер.
Когда набралось денег до пяти рублей, он мешочек зашил и
стал копить в
другой.
Но так как все же он был человек военный,
стало быть, не знал всех тонкостей гражданских проделок, то чрез несколько времени, посредством правдивой наружности и уменья подделаться ко всему, втерлись к нему в милость
другие чиновники, и генерал скоро очутился в руках еще больших мошенников, которых он вовсе не почитал такими; даже был доволен, что выбрал наконец людей как следует, и хвастался не в шутку тонким уменьем различать способности.
Прежде он не хотел вступать ни в какие сношения с ними, потому что был не более как простой пешкой,
стало быть, немного получил бы; но теперь… теперь совсем
другое дело: он мог предложить какие угодно условия.
Бесчисленны, как морские пески, человеческие страсти, и все не похожи одна на
другую, и все они, низкие и прекрасные, вначале покорны человеку и потом уже
становятся страшными властелинами его.
Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и
становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу
другие народы и государства.
И
становился в этом курсе совершенно
другой Александр Петрович и с первых же раз возвещал, что доселе он требовал от них простого ума, теперь потребует ума высшего.
Здесь-то
стал он требовать того, что
другие требуют от детей.
Но хуже всего было то, что потерялось уваженье к начальству и власти:
стали насмехаться и над наставниками, и над преподавателями, директора
стали называть Федькой, Булкой и
другими разными именами; завелись такие дела, что нужно было многих выключить и выгнать.
— Ну, поискать в
других местах, поездить. — Тут богатая мысль сверкнула в голове Чичикова, глаза его
стали побольше. — Да вот прекрасное средство! — сказал он, глядя в глаза Платонову.
—
Стало быть, вы готовы уступить ему
другие земли?
Неточные совпадения
«Худа ты
стала, Дарьюшка!» // — Не веретенце,
друг! // Вот то, чем больше вертится, // Пузатее
становится, // А я как день-деньской…
— // И
стали наши странники //
Друг дружку посылать.
Стародум. От двора, мой
друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не
стал дожидаться ни того, ни
другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Стародум. Льстец есть тварь, которая не только о
других, ниже о себе хорошего мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть
станет.
Проснувшись, глуповцы с удивлением узнали о случившемся; но и тут не затруднились. Опять все вышли на улицу и
стали поздравлять
друг друга, лобызаться и проливать слезы. Некоторые просили опохмелиться.