Неточные совпадения
Когда все это
было внесено, кучер Селифан отправился на конюшню возиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устроиваться в маленькой передней, очень темной конурке, куда уже успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой
собственный запах, который
был сообщен и принесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом.
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как
есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего
собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно
было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди.
Впрочем, редко случалось, чтобы это
было довезено домой; почти в тот же день спускалось оно все другому, счастливейшему игроку, иногда даже прибавлялась
собственная трубка с кисетом и мундштуком, а в другой раз и вся четверня со всем: с коляской и кучером, так что сам хозяин отправлялся в коротеньком сюртучке или архалуке искать какого-нибудь приятеля, чтобы попользоваться его экипажем.
И всякий народ, носящий в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров бога, своеобразно отличился каждый своим
собственным словом, которым, выражая какой ни
есть предмет, отражает в выраженье его часть
собственного своего характера.
«Нет, этого мы приятелю и понюхать не дадим», — сказал про себя Чичиков и потом объяснил, что такого приятеля никак не найдется, что одни издержки по этому делу
будут стоить более, ибо от судов нужно отрезать полы
собственного кафтана да уходить подалее; но что если он уже действительно так стиснут, то,
будучи подвигнут участием, он готов дать… но что это такая безделица, о которой даже не стоит и говорить.
Он
был среди граждан совершенно как в родной семье, а в лавки и в гостиный двор наведывался, как в
собственную кладовую.
В последней строке не
было размера, но это, впрочем, ничего: письмо
было написано в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не
было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа. В postscriptum [В приписке (лат.).]
было только прибавлено, что его
собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем
быть завтра,
будет присутствовать сам оригинал.
Все
было у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию; шея, плечи
были открыты именно настолько, насколько нужно, и никак не дальше; каждая обнажила свои владения до тех пор, пока чувствовала по
собственному убеждению, что они способны погубить человека; остальное все
было припрятано с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь легонький галстучек из ленты, или шарф легче пирожного, известного под именем «поцелуя», эфирно обнимал шею, или выпущены
были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем «скромностей».
Сюжет становился ежеминутно занимательнее, принимал с каждым днем более окончательные формы и наконец, так как
есть, во всей своей окончательности, доставлен
был в
собственные уши губернаторши.
Конечно, никак нельзя
было предполагать, чтобы тут относилось что-нибудь к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый с своей стороны, как припомнили, что они еще не знают, кто таков на самом деле
есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет
собственного лица, говорил, правда, что потерпел по службе за правду, да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на жизнь его, то задумались еще более: стало
быть, жизнь его
была в опасности, стало
быть, его преследовали, стало
быть, он ведь сделал же что-нибудь такое… да кто же он в самом деле такой?
Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может
быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен
быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь
собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так!
Андрей Иванович подумал, что это должен
быть какой-нибудь любознательный ученый-профессор, который ездит по России затем, чтобы собирать какие-нибудь растения или даже предметы ископаемые. Он изъявил ему всякую готовность споспешествовать; предложил своих мастеров, колесников и кузнецов для поправки брички; просил расположиться у него как в
собственном доме; усадил обходительного гостя в большие вольтеровские <кресла> и приготовился слушать его рассказ, без сомнения, об ученых предметах и естественных.