В анониме было так много заманчивого и подстрекающего любопытство, что он перечел и в другой и в третий раз
письмо и наконец сказал: «Любопытно бы, однако ж, знать, кто бы такая была писавшая!» Словом, дело, как видно, сделалось сурьезно; более часу он все думал об этом, наконец, расставив руки и наклоня голову, сказал: «А письмо очень, очень кудряво написано!» Потом, само собой разумеется, письмо было свернуто и уложено в шкатулку, в соседстве с какою-то афишею и пригласительным свадебным билетом, семь лет сохранявшимся в том же положении и на том же месте.
Неточные совпадения
Написавши
письмо, дал он ей подписаться
и попросил маленький списочек мужиков.
На бюре, выложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала
и оставила после себя одни желтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какою-то жидкостью
и тремя мухами, накрытая
письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшие, как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов.
— Ну, что ж ты расходилась так? Экая занозистая! Ей скажи только одно слово, а она уж в ответ десяток! Поди-ка принеси огоньку запечатать
письмо. Да стой, ты схватишь сальную свечу, сало дело топкое: сгорит — да
и нет, только убыток, а ты принеси-ка мне лучинку!
— Как же, а я приказал самовар. Я, признаться сказать, не охотник до чаю: напиток дорогой, да
и цена на сахар поднялась немилосердная. Прошка! не нужно самовара! Сухарь отнеси Мавре, слышишь: пусть его положит на то же место, или нет, подай его сюда, я ужо снесу его сам. Прощайте, батюшка, да благословит вас Бог, а письмо-то председателю вы отдайте. Да! пусть прочтет, он мой старый знакомый. Как же! были с ним однокорытниками!
Один раз, возвратясь к себе домой, он нашел на столе у себя
письмо; откуда
и кто принес его, ничего нельзя было узнать; трактирный слуга отозвался, что принесли-де
и не велели сказывать от кого.
Затем писавшая упоминала, что омочает слезами строки нежной матери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже не существует на свете; приглашали Чичикова в пустыню, оставить навсегда город, где люди в душных оградах не пользуются воздухом; окончание
письма отзывалось даже решительным отчаяньем
и заключалось такими стихами...
В последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего:
письмо было написано в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца
и числа. В postscriptum [В приписке (лат.).] было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую
и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.
Чичиков, стоя перед ними, думал: «Которая, однако же, сочинительница
письма?» —
и высунул было вперед нос; но по самому носу дернул его целый ряд локтей, обшлагов, рукавов, концов лент, душистых шемизеток
и платьев.
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен,
и виделись они в саду при лунном свете, что губернатор даже бы отдал за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо),
и что жена, которая страдает от безнадежной любви, написала
письмо к губернатору самое трогательное,
и что Чичиков, видя, что отец
и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
Дело устроено было вот как: как только приходил проситель
и засовывал руку в карман, с тем чтобы вытащить оттуда известные рекомендательные
письма за подписью князя Хованского, как выражаются у нас на Руси: «Нет, нет, — говорил он с улыбкой, удерживая его руки, — вы думаете, что я… нет, нет.
Но Чичиков уж никаким образом не мог втереться, как ни старался
и ни стоял за него подстрекнутый
письмами князя Хованского первый генеральский секретарь, постигнувший совершенно управленье генеральским носом, но тут он ничего решительно не мог сделать.
Стоящие в скобках слова прибавлены П. Кулишом в издании «Сочинения
и письма Н.В. Гоголя».
Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами,
письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твердой груди.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его
письма. Приносят ко мне на почту
письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так
и обомлел. «Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части
и уведомляет начальство». Взял да
и распечатал.
Аммос Федорович. Вот тебе на! (Вслух).Господа, я думаю, что
письмо длинно. Да
и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это
письмо; пожалуй, вместе
и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили
и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Те же
и почтмейстер, впопыхах, с распечатанным
письмом в руке.
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем,
и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного
письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.