Неточные совпадения
— Черт с ним! Попадется, скажи ему, заберу. Чтоб утекал отсюда. Подводите, дьяволы. Пошлют искать — все
одно возьму. Не спрашивают — ваше счастье, ночуйте. Я не за тем. Беги наверх, скажи им, дуракам, чтобы в окна не сигали, а то с третьего
этажа убьются еще! А я наверх, он дома?
Зашли в
одну из ночлежек третьего
этажа. Там та же история: отворилось окно, и мелькнувшая фигура исчезла в воздухе. Эту ночлежку Болдоха еще не успел предупредить.
Я заинтересовался и бросился в дом Ромейко, в дверь с площади. В квартире второго
этажа, среди толпы, в луже крови лежал человек лицом вниз, в
одной рубахе, обутый в лакированные сапоги с голенищами гармоникой. Из спины, под левой лопаткой, торчал нож, всаженный вплотную. Я никогда таких ножей не видал: из тела торчала большая, причудливой формы, медная блестящая рукоятка.
В этом громадном трехэтажном доме, за исключением нескольких лавок, харчевен, кабака в нижнем
этаже и
одного притона-трактира, вся остальная площадь состояла из мелких, грязных квартир. Они были битком набиты базарными торговками с их мужьями или просто сожителями.
Толкучка занимала всю Старую площадь — между Ильинкой и Никольской, и отчасти Новую — между Ильинкой и Варваркой. По
одну сторону — Китайская стена, по другую — ряд высоких домов, занятых торговыми помещениями. В верхних
этажах — конторы и склады, а в нижних — лавки с готовым платьем и обувью.
Под бельэтажем нижний
этаж был занят торговыми помещениями, а под ним, глубоко в земле, подо всем домом между Грачевкой и Цветным бульваром сидел громаднейший подвальный
этаж, весь сплошь занятый
одним трактиром, самым отчаянным разбойничьим местом, где развлекался до бесчувствия преступный мир, стекавшийся из притонов Грачевки, переулков Цветного бульвара, и даже из самой «Шиповской крепости» набегали фартовые после особо удачных сухих и мокрых дел, изменяя даже своему притону «Поляковскому трактиру» на Яузе, а хитровская «Каторга» казалась пансионом благородных девиц по сравнению с «Адом».
Когда Елисеев сдал третий
этаж этого дома под
одной крышей с магазином коммерческому суду, то там были водружены, как и во всех судах, символы закона: зерцало с указом Петра I и золоченый столб с короной наверху, о котором давным-давно ходили две строчки...
Сколько часов работали половые, носясь по залам, с кухни и на кухню, иногда находящуюся внизу, а зал — в третьем
этаже, и учесть нельзя. В некоторых трактирах работали чуть не по шестнадцати часов в сутки. Особенно трудна была служба в «простонародных» трактирах, где подавался чай — пять копеек пара, то есть чай и два куска сахару на
одного, да и то заказчики экономили.
В городе был еще
один русский трактир. Это в доме Казанского подворья, по Ветошному переулку, трактир Бубнова. Он занимал два
этажа громадного дома и бельэтаж с анфиладой роскошно отделанных зал и уютных отдельных кабинетов.
В 1876 году здесь жил, еще будучи маленьким актером Малого театра, М. В. Лентовский: бедный номеришко, на четвертом
этаже, маленькие два окна, почти наравне с полом, выходившие во двор, а имущества всего —
одно пальтишко, гитара и пустые бутылки.
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором
этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
Наконец серый осенний день, мутный и грязный, так сердито и с такой кислой гримасою заглянул к нему сквозь тусклое окно в комнату, что господин Голядкин никаким уже образом не мог более сомневаться, что он находится не в тридесятом царстве каком-нибудь, а в городе Петербурге, в столице, в Шестилавочной улице, в четвертом
этаже одного весьма большого, капитального дома, в собственной квартире своей.
Эти слова яркими и крупными буквами были начертаны на большой вывеске, прибитой над пятью окнами первого
этажа одного из больших домов, на одной из бойких, промышленных улиц, и эти-то самые слова случайно во время прогулки попались на глаза Татьяне Николаевне Стрешневой.
Неточные совпадения
Вронский, слушая
одним ухом, переводил бинокль с бенуара на бель-этаж и оглядывал ложи.
Приехав в Петербург, Вронский с Анной остановились в
одной из лучших гостиниц. Вронский отдельно, в нижнем
этаже, Анна наверху с ребенком, кормилицей и девушкой, в большом отделении, состоящем из четырех комнат.
Дома были в
один, два и полтора
этажа, с вечным мезонином, очень красивым, по мнению губернских архитекторов.
Местами был он в
один этаж, местами в два; на темной крыше, не везде надежно защищавшей его старость, торчали два бельведера,
один против другого, оба уже пошатнувшиеся, лишенные когда-то покрывавшей их краски.
Площадь обступали кругом небольшие каменные и глиняные, в
один этаж, домы с видными в стенах деревянными сваями и столбами во всю их высоту, косвенно перекрещенные деревянными же брусьями, как вообще строили домы тогдашние обыватели, что можно видеть и поныне еще в некоторых местах Литвы и Польши.