Неточные совпадения
Спустились к Театральной площади, «окружили» ее по канату. Проехали Охотный, Моховую. Поднялись
в гору по Воздвиженке. У Арбата прогромыхала карета на высоких рессорах, с гербом на дверцах.
В ней
сидела седая дама. На козлах, рядом с кучером, — выездной лакей с баками,
в цилиндре с позументом и
в ливрее с большими светлыми пуговицами. А сзади кареты, на запятках, стояли два бритых лакея
в длинных ливреях, тоже
в цилиндрах и с галунами.
Во дворе дома Училища живописи во флигельке, где была скульптурная мастерская Волнухина, много лет помещалась столовка, занимавшая две сводчатые комнаты, и
в каждой комнате стояли чисто-начисто вымытые простые деревянные столы с
горами нарезанного черного хлеба. Кругом на скамейках
сидели обедавшие.
Старички особенно любили
сидеть на диванах и
в креслах аванзала и наблюдать проходящих или сладко дремать. Еще на моей памяти были такие древние старички — ну совсем князь Тугоуховский из «
Горе от ума». Вводят его
в мягких замшевых или суконных сапожках, закутанного шарфом,
в аванзал или «кофейную» и усаживают
в свое кресло. У каждого было излюбленное кресло, которое
в его присутствии никто занять не смел.
Такова была Садовая
в первой половине прошлого века. Я помню ее
в восьмидесятых годах, когда на ней поползла конка после трясучих линеек с крышей от дождя, запряженных парой «одров».
В линейке
сидело десятка полтора пассажиров, спиной друг к другу. При подъеме на
гору кучер останавливал лошадей и кричал...
А пока с шести утра до двенадцати ночи форейторы не сменялись — проскачут
в гору, спустятся вниз и
сидят верхом
в ожидании вагона.
И вот однажды,
сидя в горе под своею кибиточкою за чаем на постоялом дворе, жалуется патриарх жене, что уже и надежды никакой не полагает достигнуть до святого гроба ни в первых, ни во вторых, а разве доведется как-нибудь в самых последних, вместе с ниварями и рыбарями, то есть вообще с простым народом.
Неточные совпадения
Вздохнул Савелий… — Внученька! // А внученька! — «Что, дедушка?» // — По-прежнему взгляни! — // Взглянула я по-прежнему. // Савельюшка засматривал // Мне
в очи; спину старую // Пытался разогнуть. // Совсем стал белый дедушка. // Я обняла старинушку, // И долго у креста //
Сидели мы и плакали. // Я деду
горе новое // Поведала свое…
— Жду — не дождусь. Измаялся // На черством хлебе Митенька, // Эх,
горе — не житье! — // И тут она погладила // Полунагого мальчика // (
Сидел в тазу заржавленном // Курносый мальчуган).
Вот уже полтора месяца, как я
в крепости N; Максим Максимыч ушел на охоту… я один;
сижу у окна; серые тучи закрыли
горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет ставни… Скучно! Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими странными событиями.
Молча с Грушницким спустились мы с
горы и прошли по бульвару, мимо окон дома, где скрылась наша красавица. Она
сидела у окна. Грушницкий, дернув меня за руку, бросил на нее один из тех мутно-нежных взглядов, которые так мало действуют на женщин. Я навел на нее лорнет и заметил, что она от его взгляда улыбнулась, а что мой дерзкий лорнет рассердил ее не на шутку. И как,
в самом деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко на московскую княжну?..
В возок боярский их впрягают, // Готовят завтрак повара, //
Горой кибитки нагружают, // Бранятся бабы, кучера. // На кляче тощей и косматой //
Сидит форейтор бородатый, // Сбежалась челядь у ворот // Прощаться с барами. И вот // Уселись, и возок почтенный, // Скользя, ползет за ворота. // «Простите, мирные места! // Прости, приют уединенный! // Увижу ль вас?..» И слез ручей // У Тани льется из очей.