Неточные совпадения
Послушав венгерский хор в трактире «Крым» на Трубной площади, где встретил шулеров — постоянных посетителей скачек — и кой-кого из знакомых купцов, я пошел
по грачевским притонам, не официальным, с красными фонарями, а
по тем, которые ютятся в подвалах на темных, грязных
дворах и в промозглых «фатерах» «Колосовки», или «Безымянки», как ее еще иногда называли.
Когда я пересек
двор и подошел к входу в подвал, расположенному в глубине
двора, то услыхал приглашение на французском языке и далее по-русски...
По этому магическому слову калитка отворилась, со
двора пахнуло зловонием, и мы прошли мимо дворника в тулупе, с громадной дубиной в руках, на крыльцо флигеля и очутились в сенях.
Еще с начала вечера во
двор особняка въехало несколько ассенизационных бочек, запряженных парами кляч, для своей работы, которая разрешалась только
по ночам. Эти «ночные брокары», прозванные так в честь известной парфюмерной фирмы, открывали выгребные ямы и переливали содержимое черпаками на длинных рукоятках и увозили за заставу. Работа шла. Студенты протискивались сквозь вереницы бочек, окруживших вход в общежитие.
После вечерней «зари» и до утренней генералов лишают церемониала отдания чести. Солдаты дремлют в караульном доме, только сменяясь
по часам, чтобы стеречь арестантов на двух постах: один под окнами «клоповника», а другой под окнами гауптвахты, выходящими тоже во
двор, где содержались в отдельных камерах арестованные офицеры.
Огромный пожарный
двор был завален кучами навоза, выбрасываемого ежедневно из конюшен. Из-под навоза, особенно после дождей, текла ручьями бурая, зловонная жидкость прямо через весь
двор под запертые ворота, выходящие в переулок, и сбегала
по мостовой к Петровке.
Рядом с воротами стояло низенькое каменное здание без окон, с одной дверью на
двор. Это — морг. Его звали «часовня». Он редко пустовал. То и дело сюда привозили трупы, поднятые на улице, или жертвы преступлений. Их отправляли для судебно-медицинского вскрытия в анатомический театр или,
по заключению судебных властей, отдавали родственникам для похорон. Бесприютных и беспаспортных отпевали тут же и везли на дрогах, в дощатых гробах на кладбище.
Все успокоилось. Вдруг у дома появился полицмейстер в сопровождении жандармов и казаков, которые спешились в Глинищевском переулке и совершенно неожиданно дали два залпа в верхние этажи пятиэтажного дома, выходящего в переулок и заселенного частными квартирами. Фабричный же корпус, из окон которого кидали кирпичами, а
по сообщению городовых, даже стреляли (что и заставило их перед этим бежать), находился внутри
двора.
Так года два подряд каждое воскресенье мальчуган приводил на веревке красивую и ласковую рыжую собаку
по кличке Цезарь, дворняжку, которая жила на извозчичьем дворе-трактире в Столешниковом переулке, и продавал ее.
Избрали для этой цели особую комиссию. Избранники додумались использовать пустой
двор возведением на нем
по линии Тверской, вместо стильной решетки и ворот с историческими львами, ряда торговых помещений.
Полиция сделала засаду. Во
дворе были задержаны два оборванца, и в одном из них квартальный узнал своего «крестника», которого он не раз порол
по заказу княгининого управляющего.
В два «небанных дня» работы было еще больше
по разному домашнему хозяйству, и вдобавок хозяин посылал на уборку
двора своего дома, вывозку мусора, чистку снега с крыши.
В некоторых банях даже воровали городскую воду. Так, в Челышевских банях, к великому удивлению всех, пруд во
дворе, всегда полный воды, вдруг высох, и бани остались без воды. Но на другой день вода опять появилась — и все пошло по-старому.
Правильных водостоков под полами не было: мыльная вода из-под пола поступала в специальные колодцы на
дворах по особым деревянным лежакам и оттуда
по таким же лежакам шла в реку, только метров на десять пониже того места реки, откуда ее накачивали для мытья…
А то еще один из замоскворецких, загуливавших только у Бубнова и не выходивших дня
по два из кабинетов, раз приезжает ночью домой на лихаче с приятелем. Ему отворяют ворота — подъезд его дедовского дома был со
двора, а
двор был окружен высоким деревянным забором, а он орет...
В «Олсуфьевке» жили поколениями. Все между собой были знакомы, подбирались
по специальностям,
по состоянию и поведению. Пьяницы (а их было между «мастеровщиной» едва ли не большинство) в трезвых семейных домах не принимались.
Двор всегда гудел ребятишками, пока их не отдадут в мастерские, а о школах и не думали. Маленьких не учили, а подросткам, уже отданным в мастерские, учиться некогда.
В праздничные дни, когда мужское большинство уходило от семей развлекаться
по трактирам и пивным, мальчики-ученики играли в огромном
дворе, — а дома оставались женщины, молодежь собиралась то в одной квартире, то в другой, пили чай, грызли орехи, дешевые пряники, а то подсолнухи.
И двигалась
по Тверской из колымажного
двора страшная черная, запряженная обязательно вороной без отметин лошадью телега с черным столбом.
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да
по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
Чичиков, чинясь, проходил в дверь боком, чтоб дать и хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не прошел, да его уж и не было. Слышно было только, как раздавались его речи
по двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
Неточные совпадения
Доволен Клим. Нашел-таки //
По нраву должность! Бегает, // Чудит, во все мешается, // Пить даже меньше стал! // Бабенка есть тут бойкая, // Орефьевна, кума ему, // Так с ней Климаха барина // Дурачит заодно. // Лафа бабенкам! бегают // На барский
двор с полотнами, // С грибами, с земляникою: // Все покупают барыни, // И кормят, и поят!
Стародум. Ему многие смеются. Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у
двора Петра Великого…
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась
по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский
двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский
двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Этот вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему
двору спасать имущество. Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума двигалась эта вереница
по направлению к выгону и, отойдя от города на безопасное расстояние, начала улаживаться. В эту минуту полил долго желанный дождь и растворил на выгоне легко уступающий чернозем.
По случаю бывшего в слободе Негоднице великого пожара собрались ко мне, бригадиру, на
двор всякого звания люди и стали меня нудить и на коленки становить, дабы я перед теми бездельными людьми прощение принес.