— Потому, что хлебушко заботу любит. Выпечка-то выпечкой, а вся сила в муке. У меня покупной муки нет, вся своя, рожь отборную
покупаю на местах, на мельницах свои люди поставлены, чтобы ни соринки, чтобы ни пылинки… А все-таки рожь бывает разная, выбирать надо. У меня все больше тамбовская, из-под Козлова, с Роминской мельницы идет мука самая лучшая. И очень просто! — заканчивал всегда он речь своей любимой поговоркой.
Неточные совпадения
Чуть свет являлись
на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся
места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за угол, из которого его гонят
на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы
купить еду сидящему в долговом отделении мужу.
На Трубе у бутаря часто встречались два любителя его бергамотного табаку — Оливье и один из братьев Пеговых, ежедневно ходивший из своего богатого дома в Гнездниковском переулке за своим любимым бергамотным, и
покупал он его всегда
на копейку, чтобы свеженький был. Там-то они и сговорились с Оливье, и Пегов
купил у Попова весь его громадный пустырь почти в полторы десятины.
На месте будок и «Афонькина кабака» вырос
на земле Пегова «Эрмитаж Оливье», а непроездная площадь и улицы были замощены.
В начале девяностых годов это огромное дело прекратилось, владения Ромейко
купил сибирский богатей Н. Д. Стахеев и выстроил
на месте сломанного трактира большой дом, который потом проиграл в карты.
Делалось это под видом сбора
на «погорелые
места». Погорельцы, настоящие и фальшивые, приходили и приезжали в Москву семьями. Бабы с ребятишками ездили в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего едут по сбору пожертвований в пользу сгоревшей деревни или села. Некоторые из них
покупали особые сани, с обожженными концами оглоблей, уверяя, что они только сани и успели вырвать из огня.
Продолжением этого сада до Путинковского проезда была в те времена грязная Сенная площадь,
на которую выходил ряд домов от Екатерининской больницы до Малой Дмитровки, а
на другом ее конце, рядом со Страстным монастырем, был большой дом С. П. Нарышкиной. В шестидесятых годах Нарышкина
купила Сенную площадь, рассадила
на ней сад и подарила его городу, который и назвал это
место Нарышкинским сквером.
Громадное владение досталось молодому Хомякову. Он тотчас же разломал флигель и решил
на его
месте выстроить роскошный каменный дом, но городская дума не утвердила его плана: она потребовала расширения переулка. Уперся Хомяков: «Ведь земля моя». Город предлагал
купить этот клок земли — Хомяков наотрез отказался продать: «Не желаю». И, огородив эту землю железной решеткой, начал строить дом. Одновременно с началом постройки он вскопал за решеткой землю и посадил тополя, ветлу и осину.
Неточные совпадения
— Да
на кого ты? Я с тобой согласен, — говорил Степан Аркадьич искренно и весело, хотя чувствовал, что Левин под именем тех, кого можно
купить зa двугривенный, разумел и его. Оживление Левина ему искренно нравилось. —
На кого ты? Хотя многое и неправда, что ты говоришь про Вронского, но я не про то говорю. Я говорю тебе прямо, я
на твоем
месте поехал бы со мной в Москву и…
Я был уверен, что
купить для нее новую книгу вместо старой было не пустое и не излишнее дело, и это именно так и было: когда я опустил руку в карман, рубль был снова
на своем
месте.
Я подошел к лавочке, где были ситцы и платки, и накупил всем нашим девушкам по платью, кому розовое, кому голубое, а старушкам по малиновому головному платку; и каждый раз, что я опускал руку в карман, чтобы заплатить деньги, — мой неразменный рубль все был
на своем
месте. Потом я
купил для ключницыной дочки, которая должна была выйти замуж, две сердоликовые запонки и, признаться, сробел; но бабушка по-прежнему смотрела хорошо, и мой рубль после этой покупки благополучно оказался в моем кармане.
Пришел срок присылки денег из деревни: Обломов отдал ей все. Она
выкупила жемчуг и заплатила проценты за фермуар, серебро и мех, и опять готовила ему спаржу, рябчики, и только для виду пила с ним кофе. Жемчуг опять поступил
на свое
место.
— Ну, брат Илья Ильич, совсем пропадешь ты. Да я бы
на твоем
месте давным-давно заложил имение да
купил бы другое или дом здесь,
на хорошем
месте: это стоит твоей деревни. А там заложил бы и дом да
купил бы другой… Дай-ка мне твое имение, так обо мне услыхали бы в народе-то.